Трясогузка не была конкурентом — у нее свои вкусы: свои завтраки, обеды и ужины. Другое дело дрозды-соседи — они могли ограбить хозяйство, могли оставить детей без пищи, и тогда слишком беспечным родителям пришлось бы тратить много сил и времени в поисках корма для своих птенцов. Такое допустить нельзя. Разыскивать пищу можно только в личном хозяйстве, границы которого существовали до тех пор, пока птенцы не выбирались из гнезд и не начинали самостоятельно разыскивать корм.
Вслед за беспокойным, хлопотливым летом наступила осень. Вместе с осенью пришли холодные ночи и частые обложные дожди, и к моей охотничьей избушке заглянула первая стайка синичек-московок. И почти тут же над крышей домика дрозды заорали еще громче, будто эти неугомонные птицы собрались сразу со всей тайги. Птицы шныряли по дорожкам, заглядывали в открытую дверь избушки, носились над кустами смородины и малины и вырывали друг у друга тяжелые кисти рябины.
Я примерно представлял, какое количество птенцов вырастили за лето те дрозды, которые поселились возле меня. Но как ни старался сравнить я это число с неимоверно большим числом птиц, посетивших меня в конце лета — в начале осени, у меня ничего не получалось, и я вправе был сделать вывод, что дрозды собирались около моего лесного жилища действительно со всего леса.
Теперь, когда очень скоро придется улетать на юг, улетать стаями, в которых надо хорошо знать крыло соседа, личная собственность перестала существовать и уступила место новому качеству — сплоченности. Исчезли «заборы» и «границы» у дроздов, гагар и уток. Утки стали посещать чужие озера, давно не встречались по утрам у каменной гряды гагары для совершения такого обычного совсем недавно ритуала, и вместо строгого закона территории у этих птиц появился новый закон — закон дружбы перед дальней дорогой.
Так было в лесу, на озере. Но другой мир, мир воды, пока оставался для меня тайной. Как там? Как у рыб? Я задавал сам себе эти вопросы и старался хоть краешком глаза заглянуть в таинственное государство окуней и щук…
Я отыскал на озере несколько неглубоких луд. Лудами на таежных озерах называются скрытые под водой песчаные или каменистые всхолмления дна. Эти всхолмления заросли кувшинкой, переплелись травой, превратились в настоящие подводные джунгли и надежно укрывали от хищников мелкую рыбешку.
Я приплывал к лудам еще в тумане, дожидался первых лучей солнца и ловил на удочку крупных, тяжелых окуней. Окуни ловились на кусочки рыбы или на червя. В первый день ловля всегда была богатой, но на второй день рыбы попадалось уже меньше и она была не такой крупной. Третий день не приносил рыбаку и такого улова, а на четвертый — озеро как будто совсем отказывалось разговаривать с тобой.
Что это?.. Может быть, окуни разгадали мысли рыбака, испугались опасного места и ушли куда-нибудь подальше?.. А что, если там, под водой, существует свое собственное расписание, по которому луда время от времени переходит от одной стаи окуней к другой? Может, прежние хозяева уже успели наесться, покинули кормовое место, ушли дальше, а новые еще не успели подойти?
Каждый день я исправно навещал знакомую луду, видел среди травы бесконечные стаи мальков, за которыми совсем недавно охотились большеротые, полосатые окуни, возвращался домой почти ни с чем, но продолжал ждать, когда тайны подводного мира хоть немного приоткроются для меня…
Гагары, прокричав свое утреннее «ку-ку-вы», расплылись в разные стороны от каменистой гряды, а я осторожно опустил якорь и забросил удочку. И почти тут же поплавок медленно качнулся и исчез в воде. Я поднял удилище, и в лодке появилась полосатая рыбина. Окунь топорщил острые плавники, выгибал упрямо хвост и никак не соглашался немного подождать, чтобы я успел оставить на его хвостовом плавнике небольшую меточку. Наконец несложная процедура окончена, я пожелал своему новому знакомому доброго пути и отпустил его обратно в озеро.
К вечеру мне удалось пометить не один десяток больших упрямых рыб, вдруг объявившихся около луды. Я снова возвращался домой без улова, но был приятно спокоен — может быть, совсем скоро подводное расписание будет мне известно.
На следующее утро я опять ловил и метил полосатых рыб. Так продолжалось несколько дней, пока окуни не исчезли. И снова луда на таежном озере казалась пустой, казалось, что сюда вообще никогда не заглядывала приличная рыба. Но я помнил прежние неудачные дни и терпеливо ждал.
Мое терпение оправдало себя. К луде вырвалась голодная стая окуней и жадно набросилась на моих червей. Три, пять десять полосатых, красноперых красавцев попали в мою лодку, и среди них ни одной рыбины с моими метками…
Куда же девались помеченные окуни? Я разыскивал их у других луд, сторожил у затонувших деревьев, встречал в это время все новых и новых большеротых хищников, но старых знакомых так и не отыскал до тех пор, пока не настала их очередь навестить свою луду. Наверное, отъевшиеся рыбины просто отдыхали на глубине, передав свой «дом» на время проголодавшимся собратьям.