— Какого черта? — процедила Гермиона, смахнув с одежды мокрые снежинки.
Малфой невозмутимо пожал плечами, точно не замечал, в какой беспорядок превращается все кругом и как портится ее прическа, на укладку которой она, между прочим, потратила не меньше часа.
— Почему тебе доставляет такое удовольствие все портить? — требовательно спросила она, не замечая ни тени раскаяния на его высокомерном скучающем лице. — Неужели тебе так жизненно необходимо превращать в ничто все мои старания? Я подготавливала зал несколько дней! Ты хоть представляешь, как сложно мне было? И не смей говорить, что я утрирую, драматизирую или сгущаю краски! — опередила она его попытку вставить слово. — На тебя нельзя положиться даже в таком незначительном вопросе, как организация дурацкого праздника! Впрочем, сама виновата, раз поверила в твои лживые слова и обещания, — Гермиона заметила, как он раскрыл рот, почти выплюнул привычное «заткнись», однако выслушивать не собиралась. Она была слишком зла и расстроена. — Тебе абсолютно наплевать на всех, кроме себя! От тебя одни проблемы. Нет, не так. Ты состоишь из проблем. Ты сам — проблема. Поэтому ты обожаешь создавать проблемы. Уверена, даже твоя Амортенция пахнет сплошными проблемами и сопутствующим дерьмом!
— Ты пахнешь не так уж плохо, Грейнджер.
Смысл его слов добрался до затуманенного злостью сознания прежде, чем с языка слетела очередная колкость, и Гермиона замерла на месте, как если бы ее пригвоздили к месту так, чтобы она оказалась не в силах выдавить ни слова. Просто продолжала смотреть и ждать. Чего именно, сама не знала. Возможно, смешка, потому что, если бы проклятый Малфой рассмеялся ей в лицо, она бы вырвалась из оцепенения. Что уж там. Стихийные бедствия — и те вызвали бы в ней меньшее потрясение.
Драко оставался серьезным. Он решительно молчал, сощурившись и оборонительно сложив руки на груди — как делал каждый раз во время споров, давая понять: он совершенно точно не заберет назад ни слова. Пусть и выглядит при этом до страшного злым, смущенным.
Сердце взволнованно забилось о ребра, и тогда Гермиона ахнула, пораженная неожиданной догадкой.
— Ты сделал это специально.
Вместо ответа Драко потянулся к бокалу и налил себе огневиски. Кажется, он мысленно перебирает череду ругательств, в то время как она изумленно разглядывает помещение.
Зал выглядел как снежный стеклянный шар, который встряхнули. Вместе с Гермионой и всеми ее мыслями. Сильно. Так, что закружилась голова и Гермиона почувствовала, как в груди что-то затрепетало.
— После того как ты высмеяла этот праздник и весь прилагающийся к нему розовый мусор. До того как узнал, что ты считаешь «нас» неправильным, а меня — проблемой, портящей тебе жизнь.
Она виновато прикусила губу, вспоминая свою гневную тираду. И все-таки.
— Мне казалось, ты думаешь так же, — и отвела взгляд в сторону, потому что все еще не могла отделаться от липких сомнений. — Когда нас увидели вместе после рождественских каникул, ты притворился, что ничего не изменилось, мы прятались, лгали, никогда не обсуждали происходящее, и то, что сказала Гринграсс…
— К черту Гринграсс, — оборвал он ее на полуслове. В его голосе звучала еле сдерживаемая злость. — К черту весь этот долбаный замок вместе с его обитателями и твоими поклонниками!
— Почему ты…
— Нет уж, Грейнджер, ты и так достаточно наговорилась, — он осуждающе ткнул в нее пальцем. — Сейчас мой черед, так что заткнись и слушай. — Что-то в выражении его серых глаз заставило ее послушаться. Что-то мягкое, несмотря на видимую грубость и нетерпение. — Знаешь, ты удивительно недогадлива для самой умной ведьмы столетия, и мне очень жаль, что я, занятый собственными страхами, этого не заметил. Мне также жаль, что ты приняла мою растерянность за сомнение и углубилась туда со свойственной лишь тебе одной дотошностью. В свое оправдание могу сказать: у меня нет списков с советами о том, как вести себя в подобных обстоятельствах, у меня никогда не было никого, ради кого мне бы хотелось его завести. Зато есть другой, длинный, где описаны все ошибки моей жизни. И чтоб ты знала, Грейнджер, той ночи в этом списке нет. Всех последующих тоже. О чем я и собирался сообщить до того, как ты все испортила, — он раздраженно щелкнул ее по носу и вздохнул, поглаживая переносицу, собираясь с мыслями.
— Вообще-то…
— Дай договорить, — оборвал он ее, нервно махнув рукой, и поспешно продолжил: — Я не мастер милых признаний и красивых слов. Мы оба знаем, что мне лучше удаются убийственный сарказм и смертоносная ирония, а потому, если собьешь меня сейчас, я, скорее всего, забуду всю тщательно подготовленную речь, а ты никогда не узнаешь, что там было. — Он дождался ее медленного кивка. — Помнишь, я говорил, что счастье как конец книги? — еще один кивок. — Так вот, я передумал.
— То есть ты признаешь, что я оказалась права, а ты…
Он прикрыл ей рот ладонью.