ОНО

Билл схватил тяжелую бетонную крышку цилиндра и направился вниз, шаг за шагом, ступенька за ступенькой. Эдди держался за него мертвой хваткой, и Билл едва мог дышать. Ее сумочка. Боже мой, как могла ее сумочка попасть сюда? Не имеет значения. Но если Ты там, Господь, и если Ты внемлешь молитвам, пусть с ней все будет в порядке, не дай ей страдать за то, что Бев и я сделали ночью, или за то, что сделал я однажды летом, когда был ребенком… и это был клоун? Это Боб Грей похитил ее? Если да, я не знаю, сможет ли даже Бог помочь ей.

— Я боюсь, Билл, — сказал Эдди тонким голоском.

— Я ттоже. — Он наполовину присел, вздрогнув, когда холодная вода поднялась до паха, и опустил Эдди. Они стояли по колено в воде и смотрели, как другие спускаются по лестнице.

Глава 21. ПОД ГОРОДОМ

1

Оно, август 1958

Что-то новое случилось в мире.

В первый раз за все время, что-то новое.

До Вселенной были только две вещи. Одной было Оно Само, а другой была Черепаха. Черепаха была тупым старым существом, которое никогда не выходило из панциря. Оно думало, что, может быть, Черепаха мертва, мертва в течение последних биллионов лет или около того. Даже если этого не было, это было все-таки глупое старое существо, и даже если Черепаха вытошнила всю Вселенную, это не изменило факта ее глупости.

Оно пришло сюда намного позже того, как Черепаха удалилась в свой панцирь, сюда, на Землю, и Оно открыло здесь глубину воображения, которая была почти что новой, почти что имела значение. Это качество воображения сделало пищу очень вкусной. Их разодранная зубами плоть вставала дыбом от экзотических ужасов и сладострастных страхов: им снились ночные чудища и движущаяся грязь; против твоей воли они созерцали бесконечные бездны.

На этой обильной пище Оно существовало в простом цикле — пробуждаться, чтобы есть, и засыпать, чтобы видеть сны. Оно создало место в Своем собственном воображении и смотрело на это место с любовью из мертвых огоньков, которые были Его глазами. Дерри был Его орудием убийства, жители Дерри — Его овцами. Все продолжалось.

Затем… эти дети.

Что-то новое.

Впервые за все время.

Конца Оно ворвалось в дом на Нейболт-стрит, имея в виду убить их всех, несколько обеспокоенное тем, что Оно не смогло уже сделать это (и, вероятно, это беспокойство было первой новизной), произошло что-то, что было совершенно неожиданным, о чем даже не думалось, и была боль, огромная, ревущая боль по всей форме, которую Оно приняло, и на одно мгновение был также страх, потому что единственная вещь, которая была общей у него с глупой старой Черепахой и с макрокосмом за пределами ничтожного яйца этого космоса, была как раз эта: все живые существа должны жить законами той формы, в которой они пребывают. Впервые Оно поняло, что, возможно. Его способность изменять Свои формы могла работать против него так же, как и за Него. Раньше никогда не было боли, раньше никогда не было страха; и на какое-то мгновение Оно подумало, что может умереть — о, Его голова была наполнена огромной белой серебряной болью, и Оно ревело и мяукало, и вопило, и, так или иначе, дети убежали.

Но теперь они приближались. Они вошли в Его владения под городом, семь глупых детей, идущих через тьму без огня или оружия. Оно убьет их теперь, наверняка.

Оно сделало огромное собственное открытие: Оно не нуждалось в изменениях или в новизне. Ему не нужны были новые вещи, никогда. Оно нуждалось только в еде и во сне, в еде и снова в сне.

Вслед за болью и той короткой вспышкой страха возникло еще одно, новое ощущение (так как все искренние эмоции были новыми для Него, хотя Оно было великим лицедеем эмоций) — гнев. Оно убьет детей; потому что они, по несчастью — поразительному несчастью! — ранили Его. Но Оно сначала заставит их страдать, потому что на какой-то миг они заставили Его испугаться их.

Тогда приходите ко мне, думало Оно, слушая их приближение, приходите ко мне, детки, и вы увидите, как мы здесь летаем внизу… как мы все летаем.