Он был не в восторге от стихов, но лучше не сумел бы. Он боялся, что, если его заклинит, он закончит в нервном возбуждении и будет еще хуже. Или вообще ничего. А этого ему не хотелось. Тот момент, когда она заговорила с ним, был решающим для Бена. Он хотел отметить его в памяти. Наверно, Беверли всерьез увлеклась каким-нибудь старшим мальчиком — шести-, а может, даже семиклассником, и она подумает, что, может быть, тот мальчик прислал ей хайку. Это сделает ее счастливой, и, таким образом, день, когда она получит стихи, будет отмечен в ее памяти. И хотя она никогда не узнает, что это сделал Бен Хэнском, неважно;
Бен переписал стихотворение на открытку (печатными буквами, как будто то была случайная записка, а не любовные стихи), засунул ручку в карман и положил открытку в конец «Лихача».
Затем он встал и, попрощавшись с миссис Старретт, направился к выходу.
— До свидания, Бен, — сказала миссис Старретт:
— Желаю тебе хорошо отдохнуть в каникулы, но не забывай о комендантском часе.
— Не забуду.
Он прошел через застекленный проход между двумя зданиями, наслаждаясь его теплом
Там был фотоснимок Айка, здоровающегося с каким-то арабом в Саду Роз. Мать Бена говорила, что когда страна выберет президентом в 1960 году Губерта Хамфри, начнутся, может быть, какие-нибудь изменения. Бен смутно сознавал, что существует нечто, называемое спадом, и его мама боится быть уволенной.
На нижней половине страницы был меньший заголовок: «ОХОТА ПОЛИЦИИ ЗА ПСИХОПАТОМ ПРОДОЛЖАЕТСЯ».
Бен толкнул большую входную дверь библиотеки и вышел.
В начале дорожки был почтовый ящик. Бен выудил почтовую открытку из книги и опустил ее туда. Он чувствовал, как сердце учащенно забилось, когда он разжал пальцы. Что, если она каким-то образом узнает, что это он?
«Не будь болваном», — ответил он сам себе, слегка встревоженный тем, как взволновало его такое предположение.
Он шел по Канзас-стрит, едва сознавая, где он идет, и ничего не видя вокруг. В его голове начала формироваться фантазия. Вот Марш подходит к нему со своими широко расставленными серо-зелеными глазами и каштановыми волосами, завязанными в конский хвост. «Я хочу задать тебе вопрос, Бен, — говорит она, — и ты должен поклясться сказать мне правду. — В руке она держит открытку. — Это ты написал?»
Это была ужасная фантазия. Это была удивительная фантазия. Он не хотел, чтобы она прекращалась. Он не хотел, чтобы она когда-нибудь прекратилась. Его лицо снова начинало гореть.
Бен шел, мечтал, перекладывал библиотечные книжки из одной руки в другую и насвистывал. «Ты наверняка подумаешь, что я ужасна, — сказала Беверли, — но я хочу поцеловать тебя. Ее губы приоткрылись».
Губы Бена внезапно пересохли и не могли свистеть.
— Я думаю, да, — прошептал он и улыбнулся одурманенной и прекрасной улыбкой.
Если бы он в этот момент посмотрел на тротуар, то увидел бы, что еще три тени выросли вокруг его собственной; если бы он прислушался, он услышал бы звук подковок Виктора, который подошел к нему вместе с Белчем и Генри. Но он и не слышал, и не видел. Бен был далеко, чувствуя, как губы Беверли нежно скользят по его рту, а ее поднятые руки хотят коснуться матового ирландского огня его волос.
Как многие города, маленькие и большие, Дерри не был спланирован, как, например, Топси; он просто вырос. Никто никогда не спланировал бы его таким образом. Центр Дерри находился в долине реки Кендускеаг, которая пересекала деловой район по диагонали с юго-запада на северо-восток. Остальной город теснился по склонам окружающих холмов.
Долина, куда пришли первые поселенцы, была болотистая и тяжелая для обработки. Реки Кендускеаг и Пенобскот, в которую впадала Кендускеаг, много значили для торговцев, а для тех, кто сеял урожай или строил дома поблизости от рек, они были помехой, особенно Кендускеаг, которая каждые три-четыре года выходила из берегов. Город все еще был подвержен наводнениям, несмотря на огромные суммы денег, затраченные за последние пятьдесят лет на разрешение этой проблемы. Если бы наводнения вызывались только самой речкой, мог бы помочь комплекс дамб. Однако существовали и другие факторы. Низкие берега Кендускеаг были одним из них. Медленный спуск воды во всем районе — другим. С начала столетия в Дерри было много серьезных наводнений и одно катастрофическое, в 1931 году. И что еще хуже, холмы, на которых находилась большая часть Дерри, были иссечены маленькими протоками, один из них — Торролт-стрит, где нашли тело Шерил Ламоники. В периоды сильных дождей всегда существовала угроза, что они выйдут из берегов. «Если дождь будет продолжаться две недели, у города будет гайморит», — сказал однажды отец Заики Билла.