Оно

Он прыгнул на Оно, одновременно нажимая на клапан ингалятора, и на мгновение детская вера в лекарство вернулась к нему, вера, что лекарство может решить все проблемы, что оно улучшит тебе настроение, если тебя отколошматили большие парни, или помяли в давке у двери, когда все хотели поскорее покинуть школу, или когда ты сидел рядом со стоянкой у гаража братьев Трекеров и только смотрел, как играют другие, потому что мать не разрешала играть в бейсбол. Это было хорошее лекарство, сильное лекарство, и, прыгая в морду Паучихи, ощущая зловонное дыхание Оно, чувствуя, как его сокрушает направленная на них ярость Оно, желание уничтожить их всех, он пустил струю из ингалятора в рубиновый глаз.

Почувствовал-услышал крик Оно — уже не ярости, а только боли, вопль дикой боли. Увидел капельки, рассыпавшиеся по этой кроваво-красной выпуклости, увидел, как капельки становятся белыми, увидел, как они разъедают поверхность глаза (так разъела бы ее карболовая кислота), увидел, как гигантский глаз начинает опадать, будто взбитый кровавый яичный белок, и из него бежит отвратительный поток крови и гноя.

— Возвращайся, Билл! — крикнул Эдди напоследок, и ударил Оно, почувствовал жар Оно, почувствовал влажное тепло и понял, что его здоровая рука проскочила в пасть Паучихи.

Снова нажал на клапан ингалятора, теперь пустив струю в горло, в вонючий пищевод, и тут же пришла внезапная, ослепляющая боль, резкая, как падение тяжелого ножа: челюсти Оно сомкнулись и отхватили руку Эдди у плеча.

Эдди, с хлещущей из обрубка руки кровью, упал на пол, смутно осознавая, что Билл поднимается, а Ричи, качаясь из стороны в сторону и спотыкаясь, бредет к нему, как пьяница на исходе долгой ночи.

— …Эдс…

Издалека. Не важно. Он чувствовал, как все уходит из него вместе с потоком крови… ярость, боль, страх, сумбур и обида. Он полагал, что умирает, но ощущал… ах, Господи, ощущал такое просветление, такую чистоту… казался себе только что вымытым окном, которое пропускает весь восхитительно-пугающий свет внезапно наступившего дня; этот свет, о Боже, этот совершенно естественный свет, который каждую секунду, появляется на горизонте, если не в одном, то в другом месте.

— …эдс боже мой билл бен кто-нибудь он остался без руки его…

Он посмотрел вверх, на Беверли, и увидел, что она плачет, слезы текли по ее грязным щекам, когда она подсовывала под него руку; он обратил внимание, что она сняла блузку и теперь пыталась остановить поток крови, и что она кричала, зовя на помощь. Потом он посмотрел на Ричи и облизнул губы. Слабость, нарастала слабость. Он становился все чище и чище, опорожняясь, все инородное вытекало из него, вот он и становился чище, и свет мог проходить сквозь него, и, будь у него достаточно времени, он мог бы прочитать проповедь на сей счет, поделиться своим знанием. «Не плохо, — начал бы он. — Это совсем не плохо». Но сначала ему хотелось сказать другое.

— Ричи, — прошептал он.

— Что? — Ричи стоял на четвереньках, в отчаянии глядя на него.

— Не зови меня Эдс, — ответил Эдди и улыбнулся. Медленно поднял левую руку и коснулся щеки Ричи. — Ты знаешь, я… я… — Эдди закрыл глаза, думая, как закончить фразу, и, пока думал об этом, умер.

6

Дерри — 7:00–9:00