Оно

– У тебя здорово получилось, – сказал он, и Беверли залилась слезами.

Бен сделал два спотыкающихся шага к стене и прислонился к ней перед тем, как снова упасть. Голова его была легкой. Краски мира то возвращались, то снова уплывали. Его тошнило.

Затем он почувствовал рядом руку Билла, сильную и успокаивающую.

– Ччто, пплохо, Ссоломенная Голова?

Бен заставил себя посмотреть на свой живот. Он нашел, что выполнение двух простых действий – наклон шеи и прикосновение к разрезу рубашки – потребовало больше мужества, чем ему нужно было, чтобы войти в дом. Он ожидал увидеть половину своих внутренностей у себя на животе, как гротескное вымя. Вместо этого увидел, что поток крови течет ленивым ручейком. Оборотень ранил его глубоко, но явно не смертельно.

Ричи посмотрел на разрез, который круто спускался по груди Бена и исчезал справа над желудком, затем прямо в лицо Бену.

– Он едва не пустил твои кишки на подтяжки. Ты это знаешь?

– Не трепись и катись, – сказал Бен.

Они с Ричи внимательно посмотрели друг на друга, изучая, затем разразились истерическим смехом в одно и то же время, брызгая друг на друга слюной. Ричи взял Бена за руки и толкнул его назад.

– Мы побили Его, Соломенная Голова! Мы побили Его!

– Мы ннне пппобили Его, – сказал Билл сурово. – Нам ппросто ппповезло. Давайте вввыходить, ппока Оно нне ррешило ввернуться.

– Ккуда? – спросил Майк.

– К Барренсу, – ответил Билл.

Беверли подошла к ним, все еще стягивая блузку на груди. Ее щеки были ярко-красными. – В штаб? Билл кивнул.

– Дайте мне кто-нибудь рубашку, – попросила Беверли, покраснев еще сильней. Билл внимательно посмотрел на нее, и кровь мгновенно прихлынула к его собственному лицу. Он быстро отвел глаза, но в этот краткий момент Бен успел испытать гнетущую ревность.

В одну единственную секунду Билл узнал ее так, как знал раньше только Бен.

Остальные тоже посмотрели и затем отвернулись. Ричи покашлял в руку. Стен покраснел. Майк отскочил назад на шаг-два, как будто действительно напуганный припухлостью маленькой белой груди, просвечивающей под ее рукой.

Беверли вскинула голову, отбросив назад спутавшиеся волосы. Она все еще была красной, но лицо ее прояснилось.

– Я же не виновата, что я девочка, – сказала она, – или в том, что я становлюсь большой. Кто-нибудь даст мне рубашку?.

– Кконечно, – сказал Билл. Он снял через голову свою белую футболку, обнажая свою узкую грудь, торчащие ребра, загорелые, веснушчатые плечи. – Вввот.

– Спасибо, Билл, – сказала она, и на какой-то момент их глаза встретились. На этот раз Билл не отвел взгляд. Он смотрел твердо, по-взрослому.

– Ппожалуйста, – сказал он.

Удачи тебе. Большой Билл, -подумал Бен, и отвернулся от этого взгляда. Он причинил ему боль, делал больно там, куда ни вампир, ни оборотень никогда не смогли бы попасть. Но в то же самое время была такая вещь, как правила приличия. Слова он не знал, он понимал их смысл. Смотреть на них, когда они глядели друг на друга вот так, было бы так же неприлично, как смотреть на ее груди, высвободившиеся из блузки, когда она надевала через голову футболку Билла.

Пускай так. Но ты никогда не будешь любить ее так, как я. Никогда.

Футболка Билла доходила ей почти до колен. Если бы не джинсы, которые выступали из-под каймы, было бы похоже, что на ней короткая ночная рубашка.

– Ппойдемте, – повторил Билл. – Я нне ззнаю насчет вввас, ппарни, но ммне на сегодня достаточно.

Достаточно оказалось им всем.

11

Через час они оказались в штабе, где были открыты и окно, и люк. Внутри было прохладно, и Барренс в этот день был благословенно спокоен и тих. Они сидели, почти не разговаривая, погруженные каждый в свои мысли. Ричи и Бев взад-вперед передавали «Мальборо». Эдди сделал вдох из аспиратора. Майк несколько раз чихнул и извинился. Он сказал, что подцепил простуду.

– Это единственное, что вы могли подцепить, сеньор, – сказал Ричи довольно дружелюбно, и это было все.

Бен думал, что сумасшедшая интерлюдия в доме на Нейболт-стрит уже кажется сном. Он забудется, сотрется из памяти, -думал он, – как стираются из памяти дурные сны. Ты просыпаешься, тяжело дыша и обливаясь потом, а через пятнадцать минут не можешь вспомнить, что тебе снилось.

Но этого не случилось. Все, что произошло, с того момента, как он пролез через подвальное окно, до момента, когда Билл разбил кухонное окно стулом, чтобы они могли выйти, оставалось ярким и четким в его памяти. Это не был сон. Рана с запекшейся кровью на груди и животе не была сном, и не имело значения, увидит ли ее мать или нет.

Наконец Беверли встала.

– Я должна идти домой, – сказала она. – Хочу переодеться до того, как мама вернется. Если она увидит меня в мальчишечьей рубашке – убьет.

– Убьет, сеньорита, – согласился Ричи, – но она будет убивать вас медленно.

– Би-би, Ричи.

Билл смотрел на нее серьезно.