Оно

То, что остановило его, было осознание, пронизывающее подобно молнии, что, если он убьет Генри, он сделает Его работу так же, как сделал бы Генри Его работу, убивая Майка. И еще что-то: тот, другой взгляд, который он видел на лице Генри, – усталый затравленный взгляд ребенка, с которым плохо обходятся, которого втравили в грязное дело с какой-то неизвестной целью. Генри вырос под действием безумного сознания Батча Бауэрса, наверняка он принадлежал Ему даже прежде, чем он заподозрил, что Оно существует.

Поэтому вместо того, чтобы всадить ножик для вскрытия писем в уязвимую шею Генри, он попытался схватить его нож. Он неудачно взял его, и его пальцы сомкнулись на лезвии. Не было никакой особенной боли; только красная кровь потекла из трех пальцев правой руки на ладонь, изборожденную шрамами.

Он подался назад. Генри развернулся и снова схватил нож. Майк встал на колени, и оба они сейчас находились друг против друга, кровоточащие: у Майка пальцы, у Генри нос. Генри мотнул головой, и капли улетели в темноту.

– Думаешь, ты такой красавчик! – взвизгнул он хрипло. – Херовы маменькины сынки – вот кто вы все были! Мы могли бы побить вас в честном бою!

– Положи нож. Генри, – сказал спокойно Майк. – Я вызову полицию. Они приедут, возьмут тебя и увезут в Джанипер-Хилл. Ты будешь вне Дерри. Ты будешь в безопасности.

Генри пытался говорить и не мог. Он не мог вынести эту ненавистную шутку, что он будет спасен в Джанипер-Хилл или в Лос-Анджелесе, или в джунглях Тимбукту. Рано или поздно взойдет луна, белая как кость и холодная как снег, и придут голоса-призраки, и лицо луны преобразится в Его лицо, невнятно говоря и смеясь, и приказывая. Он сглотнул липкую кровь.

– Вы никогда не дрались честно!

– А вы? – спросил Майк.

– У, ниггерсволочьпадлафянь ! – закричал Генри и снова прыгнул на Майка.

Майк наклонился, чтобы избежать его неуклюжего, медвежьего броска, не удержал равновесия и упал на спину. Генри снова ударился о стол, отпрянул, повернулся и схватил руку Майка. Майк взмахнул приспособлением для вскрытия писем и почувствовал, как оно глубоко входит в предплечье Генри. Генри вскрикнул, но вместо того, чтобы отпустить, ухватился сильнее. Он тянулся к Майку, волосы лезли ему в глаза, кровь текла из разбитого носа на толстые губы. Майк попытался оттолкнуть Генри. Генри метнул лезвие блестящей дугой. Все шесть дюймов его вошли в бедро Майка. Оно вошло без всяких усилий, как будто в теплый кусок масла. Генри вытянул его, хлынула кровь, и, крича от боли, Майк сильно оттолкнул его.

Он с трудом встал на ноги, но Генри проделал это быстрее, и Майк едва-едва смог избежать следующего неистового броска. Он чувствовал, как кровь течет из раны ручьем, заполняя ботинок.

Он попал в мою бедренную артерию, я думаю. Боже, он сильно задел меня. Везде кровь. Кровь на полу. Ботинкам капут, черт, купил их только два месяца назад...

Генри снова пошел, тяжело дыша и сопя, как бешеный буйвол. Майк отступил назад и снова замахнулся приспособлением для вскрытия писем. Оно разорвало грязную рубашку Генри и оставило глубокий порез на ребрах. Генри взревел, когда Майк оттолкнул его.

– Грязный мерзкий нигтер! – всхлипнул он. – Смотри, что ты сделал!

– Брось нож, Генри, – сказал Майк.

Позади них послышалось хихиканье. Генри оглянулся.., и затем закричал в совершенном ужасе, прижав руки к щекам, как старая обиженная горничная. Взгляд Майка устремился к абонементному столу. Раздалось «ну, давай!» -и голова Стэна Уриса вырвалась из-за стола. Пружина поддерживала его перерезанную мокрую шею. Его лицо было синевато-серым от грязи. На каждой щеке – горячечное пятно красного цвета. Большие оранжевые помпоны болтались на месте глаз. Эта гротескная голова Стэна в ящике наклонялась взад-вперед на конце пружины, как один из гигантских подсолнухов рядом с домом на Нейболт-стрит. Ее рот открывался, и визжащий, смеющийся голос монотонно повторял: Убей его, Генри! Убей ниггера, убей черномазого, убей его, убей его, УБЕЙ ЕГО!

Майк обернулся к Генри, угрюмо сознавая, что его обманули, устало соображая, чью голову видел Генри. Стэна? Виктора Крисса? Может, своего отца?

Генри взревел и бросился на Майка, лезвие двигалось вверх-вниз, как игла швейной машинки.

– Гей, ниггер! – кричал Генри. – Геееей, ниггер! гееей, ниггер!

Майк отступил, и порезанная нога почти тотчас же подогнулась, и он упал на пол. Он вообще вряд ли чувствовал что-либо в этой ноге. Она была холодной и чужой. Посмотрев вниз, он увидел, что его кремовые туфли теперь стали ярко-красными.

Лезвие Генри мелькало у него перед носом.