Оно

Час тому назад звонил Ричи в Калифорнию. Его автоответчик сопровождал вопросы музыкой из третьего альбома «Криденс», которая звучала на заднем плане. Эти чертовы машины всегда выбивали меня из колеи. Я оставил свое имя и номер телефона, потом, поколебавшись, добавил, надеюсь, что он снова будет носить свои контактные линзы. Я хотел было уже повесить трубку, как Ричи сам поднял трубку и сказал:

– Майки! Как ты там?

Голос его был дружелюбным и теплым.., но в нем слышалось явное замешательство, как будто его схватили за руку.

– Хэлло, Ричи! – сказал я. – У меня все нормально.

– Хорошо. Больше не болит?

– Немного. Но скоро все пройдет. Только чешется сильно. Буду чертовски рад, когда снимут гипс с ребер. Кстати, я люблю «Криденс». Ричи засмеялся:

– Фи, это не «Криденс», это «Рок-н-ролльные девчонки» из последнего альбома Фогерти «Сентерфильд». Слышал что-нибудь из этого альбома?

– Нет.

– Купи, это великолепно. Это как... – он подыскивал слова некоторое время, а потом сказал:

– Это как раньше.

– Обязательно куплю, – сказал я и, возможно, сделаю это. Мне всегда нравился Джон Фогерти. А «Грин Ривер» – это моя самая любимая песня из «Криденс». Там поется: «Возвращайся домой перед самым закатом», да, именно так.

– А как там Билл?

– Они с Одрой присматривают за моим домом, пока я здесь.

– Хорошо. Это хорошо, – он немного помолчал. – Хочешь услышать что-нибудь странное, старина Майки?

– Конечно, – сказал я. Я прекрасно знал, что он собирается сказать.

– Ну ладно... Я сижу здесь в моей студии, слушаю последние новинки, делаю кое-какие копии, читаю какие-то мемуары.., у меня тут горы всякого барахла, и я просматриваю их уже целый месяц по двадцать пять часов в сутки. Поэтому я включил автоответчик, но звук убавил почти до предела, чтобы отвечать на звонки, на которые я хочу отвечать. А всяких кретинов я могу прослушать и в записи. А тебя я заставил так долго говорить по автоответчику только потому, что...

– ..потому что сначала ты не сообразил, кто я такой.

– Господи, правильно. Как ты узнал?

– Потому что мы все опять начали забывать. На этот раз все.

– Майки, ты уверен! – Как была фамилия Стэна? – спросил я его.

На другом конце провода замолчали. И надолго замолчали. Во время этой паузы я слышал какую-то женщину, разговаривавшую в Омахе.., или, может быть, она была в Рутвене или в Аризоне, или во Флинте, Мичиган. Я слышал ее так же ясно, как если бы это был голос космонавта, покидающего солнечную систему в капсуле сгоревшей ракеты и благодарящего кого-то за печенье.

Потом Ричи сказал нерешительно:

– Я думаю, Андервуд, но это не еврейская фамилия, правда?

– Его фамилия была Урис.

– Урис! – закричал Ричи, в голосе слышалось одновременно облегчение и потрясение.

– Господи, я ненавижу, когда что-то вертится у меня на кончике языка, а я не могу вспомнить. Когда кто-нибудь приносит игру «Тривиал Персьют», я говорю: «Извините, но я думаю, у меня опять начинается понос, поэтому я сейчас собираюсь домой, о'кей?» Но ты-то помнишь. Майки, как и прежде?

– Нет. Я посмотрел в моей записной книжке. Снова долгое молчание. Затем:

– И ты не помнишь?

– Не-а.

– Ни черта?

– Ни черта.

– Тогда на этот раз действительно все кончено, – сказал он, и облегчение в его голосе казалось неподдельным.

– Думаю, да.

На всем этом длинном расстоянии – от штата Мэн до Калифорнии – не было слышно ни звука. Мне кажется, мы думали об одном и том же: все кончено, да, и через шесть недель или через шесть месяцев – какое это имеет значение? – мы все забудем друг о друге. Все кончено, и все, что имело значение, тоже – наша дружба и жизнь Стэна и Эдди. Я почти забыл о них, понимаете? Это страшно звучит, но почти забыл и о Стэне, и об Эдди. Чем болел Эдди, астмой или у него была хроническая мигрень? Черт меня побери, если я помню точно, хотя я думаю, что это была мигрень. Спрошу Билла. Он будет звонить.

– Ладно, передавай привет Биллу и его прелестной жене, – сказал Ричи с наигранной легкостью.

– Хорошо, Ричи, – сказал я, закрывая глаза и потирая лоб. Он помнил, что жена Билла была в Дерри.., но не помнит ее имени или того, что с ней случилось.

– А если будешь в Лос-Анджелесе, позвони. Мы встретимся и поболтаем.

– Конечно, – я почувствовал, как горячие слезы подступают к глазам.

– А если ты вздумаешь вернуться, сделай то же самое.

– Майки!

– Я здесь.

– Я люблю тебя, парень!

– Я тоже.

– О'кей. Подними свой большой палец...

– Би-би, Ричи.

Он засмеялся.

– Да, да, да. Теперь засунь его себе в ухо, Майк. Я сказал в твое ухо, парень.

Он повесил трубку, я тоже. Потом я откинулся на подушки с закрытыми глазами и не открывал их еще долго.

7 июня 1985 года

Еще раз говорил с Биллом по телефону. Одра уже ест твердую пищу, сказал он, но больше никаких изменений. Я спросил, что было у Эдди, – астма или мигрень.

– Астма – сказал он уверенно. – Помнишь его ингалятор?

– Да, конечно, – сказал я и вспомнил. Но только, когда Билл сказал.

– Майк?

– Да.

– Как была его фамилия?

Я посмотрел в записную книжку, лежащую на ночном столике, но не взял ее.

– Не могу точно вспомнить.