Оноре де Бальзак. Его жизнь и литературная деятельность

«Не воображайте, что я перестаю думать о вас, даже когда я так занят, как теперь; в часы утомления и отчаянья, в те часы, когда энергия падает, когда сидишь в кресле с опущенными руками, с поникшей головой, с ослабевшим телом и вялым умом, крылья воспоминания невольно переносят к тем минутам, когда наслаждался отдыхом под свежей, зеленой тенью, к тому дню, когда спешил на свиданье с женщиной, которая улыбается мне издали, несмотря на разделяющее нас расстояние, с женщиной, сердце которой – сама чистота, сама искренность, с женщиной, которая возбуждает, одушевляет, дает душевные наслаждения и восстанавливает силы так называемого таланта. Вы для меня все это! Вам это хорошо известно, так не смейтесь же над моими чувствами, как вы это иногда делаете!»

Г-н Ганский часто подтрунивал над отношением жены к Бальзаку, говоря, что писатели – народ опасный для женского сердца. Ганская передала эти слова своему другу, который отвечал ей с грустью: «Г-н Ганский слишком добр, воображая, будто писатели воспламеняют сердца женщин. Мне этого нечего бояться, я безопасен для других, и сам не подвергаюсь опасности».

В начале 1843 года Ганская овдовела. Между нею и ее мужем никогда не существовало горячей любви, они жили мирно, соблюдая всю видимость счастливых супругов, но его смерть не была для нее тяжелым ударом. Она оплакала его, сколько требовали приличия, и занялась устройством дел по богатому наследству, доставшемуся ей и ее единственной дочери, опекуншей которой она была назначена. Ради этих дел она отправилась в Петербург. Бальзак давно не видался с нею, даже переписка их стала менее оживленной в последнее время вследствие болезни г-на Ганского. Теперь, узнав, что она свободна и в Петербурге, он поспешил к ней. Два месяца провел он около нее, и в это время любовь превратилась в настоящую страсть. Работа призывала его обратно в Париж, но он не решался уехать до тех пор, пока Ганская не дала ему слова, что на будущий год приедет для свидания с ним в Дрезден.

«Дорогая графиня, – писал он ей из Берлина, – я приехал сюда в 6 часов и отдохнул в дороге только раз, 12 часов в Тильзите. Пока я был на русской земле, мне казалось, что я все еще подле вас, и, хотя я не чувствовал особенной веселости, вы должны были видеть по моей записочке из Таурогена, что я еще имел силы смеяться над собственным горем. Я ощущаю в себе громадную пустоту, которая все увеличивается и от которой ничто не может избавить меня».

В Берлине его посетил Александр Гумбольдт, который передал ему лестные отзывы о его произведениях короля и королевы прусских; французский посланник убеждал его погостить несколько дней в столице Пруссии, где в его честь готовилось празднество, но он спешил в Париж к своей работе.

«Я более чем когда-нибудь сознаю, – писал он Ганской, – что без вас мне ничего не нужно, и чем больше пространство, разделяющее нас, тем сильнее чувствую я соединяющие нас узы».

Письма, которые Бальзак писал своей приятельнице из Парижа, проникнуты такой же любовной тоскою. Разлука, воспоминания, неуверенность во взаимности – все это еще более разжигало его страсть. Обещанное свидание в Дрездене является ему единственной светлой точкой в будущем, и он сокрушается о том, что до этого свидания остался почти год, год, потерянный для его любви и представляющийся ему целой вечностью.

Г-жа Ганская не разделяла, по-видимому, страстного влечения романиста и весьма спокойно переносила разлуку с ним. Она по-прежнему писала ему дружеские письма, но заботилась гораздо больше о дочери и об имении, чем о нем. Вместо осени 1844 года она приехала в Дрезден в начале 1845 года и запретила Бальзаку слишком скоро являться туда. Оказалось, что их отношения в Петербурге уже подали повод к сплетням, и она боялась подвергнуться тому же в Дрездене, где вращалась среди немецкой и русской аристократии. Бальзака, кроме того, удерживали в Париже неотложные литературные обязательства, и он мог приехать в Дрезден только в начале лета. Г-жа Ганская встретила его со своей обычной радушной приветливостью, а дочь ее, невеста графа Мнишка, отнеслась к нему вполне дружелюбно. Он провел с ними несколько дней в Дрездене, а осенью того же года – в Бадене.

«Баден был для меня цветущим букетом без единого шипа, – пишет он, – мы там жили так тихо, так спокойно, душа в душу; я был счастлив как никогда в жизни. Мне казалось, что я предвкушаю то будущее, которое я призываю, о котором мечтаю среди всех моих горестей, всей моей утомительной работы».

Этим «будущим» был брак с Ганской, на который она все еще медлила дать согласие. Всю зиму 1845 – 1846 года романист провел в тоске. Его возлюбленная путешествовала в это время по Италии, а он вздыхал по ней, привязанный к Парижу.