Оноре де Бальзак

При создании этого романа Бальзак внезапно обнаруживает смысл всего своего творчества, составленного из отдельных камней. «Поздравьте меня, я вот-вот стану гением!» – заявил он год назад Сюрвилям. Год вызревала идея, которую он может, наконец, сформулировать и изложит в письме Ганской проект колоссального монумента, возведением которого занят уже столько лет: «Полагаю, что в 1838 году три части этого гигантского творения будут если не окончательно готовы, то, по крайней мере, намечены, и можно будет судить о нем в целом. В „Этюдах о нравах“ будут представлены все социальные слои, не будет забыта ни одна жизненная ситуация, ни одна физиономия, ни один характер, мужской или женский, ни образ жизни, ни профессия, ни социальная общность, ни один из регионов Франции, ни детство, ни старость, ни зрелость, ни политика, ни правосудие, ни война. Это будет история человеческого сердца, пройденная шаг за шагом, история социальная, во всей своей полноте… Затем последуют „Философские этюды“, так как после рассказа о следствиях следует изучить причины… В „Философских этюдах“ я расскажу, как возникают те или иные чувства и что такое жизнь; вне каких условий не может больше существовать ни человек, ни общество; а после того, как опишу общество, приступлю к его осуждению… Затем, после следствий и причин, придет черед „Аналитических этюдов“, в состав которых войдет и „Физиология брака“, ведь за следствиями и причинами должно рассмотреть и принципы. Нравы – представление, причины – кулисы и машинерия. Принципы– это сам автор. Но по мере того как творение по спирали устремляется к высотам мысли, оно становится все более сжатым, уплотняется. И если на „Этюды нравов“ надо двадцать четыре тома, то на „Философские этюды“ их понадобится только пятнадцать, на „Аналитические этюды“ – всего девять. Так человек, общество, человечество будут описаны и проанализированы, им будет вынесен приговор в одном произведении, которое станет „Тысячью и одной ночью“ Запада. Когда строительство моей Мадлен[22] с ее скульптурным фронтоном будет завершено, когда снимут леса и я нанесу последние мазки, только тогда пойму, прав я или ошибался. Покончив же с поэзией, продемонстрировав систему в целом, я перейду к научным изысканиям в „Опыте о силах человеческих“. И на фундаменте этого дворца я, будучи все-таки ребенком и любителем посмеяться, набросаю гигантскую фреску „Ста озорных рассказов“. И после этого, мадам, вы считаете, что у меня есть время на увлечение какой-нибудь парижанкой? Нет, приходится выбирать. Итак, сегодня я открыл вам тайну моей единственной любовницы; показал вам ее лицо: творчество, бездна, кратер, дело, вот женщина, которой принадлежат мои ночи и мои дни, которая наполняет смыслом это письмо, результат многотрудной, но такой восхитительной работы».

Итак, в октябре 1834 года Бальзак приходит к пониманию грандиозности своего творения во всей его непосильной тяжести, намечает основные направления, уверенно распределяет по томам отдельные его составляющие. Как будто в одиночку хочет написать все романы мира, раз и навсегда сказать всем все о своем времени и о всех временах, не оставив ничего грядущим сочинителям. Навсегда остаться единственным романистом Франции – вот к чему он теперь стремится. Его гигантский архитектурный ансамбль не имеет пока названия. «Философские этюды» – слишком плоско для «Тысячи и одной ночи Запада». Но Оноре не сомневается – по мере продвижения вперед сумеет найти что-нибудь получше. Чтобы подготовить публику к предназначенному ей дару, просит молодого писателя Феликса Давена, с которым познакомился через Берту, составить два обширных предисловия к «Этюдам о нравах» и «Философским этюдам». В одном из них Давен пытается четко сформулировать поставленную Бальзаком задачу: «Наша цель – показать, как чрезвычайно объемная и разнообразная по сюжетам первая часть [„Этюды о нравах“] связана с двумя другими, для которых служит фундаментом». Но разъяснения профессионального строителя совершенно не интересуют читателей, равно как и общий облик еще не законченного здания, им нужны переживания, которые возникают при чтении отдельного романа. В этом смысле «Отец Горио» полностью оправдал их ожидания.