Фундаментальная проблема человечества — сохранение как идеального-в-себе, так и маргинального-в-себе, сохранение их в состоянии невзаимодействия, т. е. в собственной территориальности. Речь идет о недопущении взаимоэкспансии конституирующих начал на суверенные территории друг друга, что необходимо для глубины рельефа, составляющей определенность «этого сознания». Но одновременно извечной проблемой человеческого является сопряжение двух видеологических полюсов — ведь само человеческое и есть не что иное, как зона этого сопряжения. Можно говорить о двух встречных операциях: легитимации лжи и аккомодации морали, именно этими параллельными операциями и порождается конструкция Lassensein.
Представим себе особую территорию, где действует категорический императив Канта (дадим его в сводной редакции): «Поступай так, как если бы (als ob) максима твоей воли имела силу всеобщего закона — живи по законам Большой Вселенной, а не маленького, случайного мирка». Ситуация Lassensein будет иметь место, если одновременно с принципом als ob действует и другой, равномощный ему императив, который можно назвать теневым императивом Достоевского (впервые он был высказан им в «Записках из подполья»): «Дай немного солгать ближнему своему, даже много дай солгать — и твой ближний будет тебе от души благодарен и воздаст сторицей» (то же у Шекспира в переводе Маршака:
Только там, где позволено быть обоим императивам одновременно (Lassensein), только там и позволено существовать человеческому в оптимальном режиме, т. е. не только существовать, но и могуществовать.
Сфера практического разума уснащена допусками, позволяющими человеку совмещать полярности, не совместимые ни логически, ни с помощью смягченной гегелевской диалектики «снятия». Задачу аккомодации морали выполняет любой реально действующий свод гражданских законов, и то, что практическая (в данном случае — юридическая) мудрость обогнала логическую, видно на примерах таких изящных допусков, как освобождение жены от необходимости свидетельствовать против мужа, освобождение сына от необходимости свидетельствовать против отца и т. д. Легитимация лжи проявляет себя в таких модусах, как вежливость, деликатность, в базисных правилах рыночной экономики, в политике, в дипломатии — воистину сама культура полна прежде всего многообразием допущенных модусов лжи.
Между тем с теоретической экспликацией принципа Lassensein все значительно сложнее. И дело тут не только в нехватке разрешающей способности разума, но и в препятствиях другого рода, быть может, тех, о которых Ницше пишет: «Нечто может быть истинным, хотя бы оно было в высшей степени вредным и опасным: быть может, даже одно из основных свойств существования заключается в том, что полное его познание влечет за собою гибель, так что сила ума измеряется, пожалуй, той дозой «истины», какую он может еще вынести (курсив мой. — А. С.), говоря точнее, тем — насколько истина должна быть для него разжижена, занавешена, подслащена, притуплена, искажена».[61]
Теоретическое осознание связано с нарушением невидимости маргинального, равно как и с визуализацией отсутствия идеального в Weltlauf (с эффектом «А король-то голый!»), поэтому оно затруднено реальным сопротивлением, не учтенным Фрейдом, — экранированием полноты самосознания. Впрочем, не замеченный Фрейдом запрет, гораздо более фундаментальный и универсальный, чем даже запрет инцеста, был сформулирован еще Иисусом, который сказал: «...пусть левая рука твоя не знает, что делает правая» (Мф. 6, 3).И мысль Ницше, и заповедь Христа утверждают определенную неравномерность допуска в плане осознания обстояния дел. Не каждому подобает отдавать себе отчет в неумолимой превратности человеческого устроения. Неслучайно евангельское изречение гласит: «Горю тому, кто смутит одного из малых сих». Обратимся к одному из самых глубоких мест Евангелия, где «мать сыновей Зеведеевых» приходит с просьбой к Иисусу. Вот как описывается эта ситуация. «Он сказал ей: чего ты хочешь? Она говорит Ему: скажи, чтобы сии два сына мои сели у Тебя один по правую сторону, а другой по левую в Царстве Твоем. Иисус сказал в ответ: не знаете, чего просите. Можете ли пить чашу, которую Я буду пить, или креститься крещением, которым Я крещусь?» (Мф. 20, 21-22). Ницше справедливо говорит о «дозе» истины, которую способен вынести человек, не поддавшись резонансу расчеловечивания и столь же справедливо усматривает в этом эталон силы ума («силу ума», впрочем, можно заменить на устойчивость Я: «если я здесь устою, то я действительно есть»[62]
).Широта допуска, или Искусство дозировки