Трансгрессия как воля к власти у Ницше осуществляется ввиду смерти Бога.[858]
Для Бердяева Бог выступает в качестве необходимого горизонта и условия творчества. Однако противоречие здесь кажущееся, внешнее. Следует обратить внимание, что Ницше говорит не об отсутствии Бога, но о его смерти. Смерть Бога – явление сложное и неоднозначное, имеющее достаточно глубокие корни в истории религии и философии. По Гегелю, смерть Бога принадлежит самой сущности Бога, является необходимым моментом становления конкретного Бога.[859] Смерть Бога (в отличие от физической смерти человека) – это обратимый и амбивалентный феномен:Такова позиция Ницше. Теперь обратимся к Бердяеву. «Наступают времена в жизни человечества, когда оно должно помочь само себе, сознав, что отсутствие трансцендентной помощи не есть беспомощность, ибо бесконечную имманентную помощь найдет человек в себе самом, если дерзнет раскрыть в себе творческим актом все силы Бога и мира, мира подлинного в свободе от «мира» призрачного».[862]
Что же это за времена «отсутствия трансцендентной помощи»? Это и есть событие смерти Бога, событие, которое побудит человека найти «имманентную помощь в себе самом». Означает ли это переход к атеизму и отказ от Бога? Нет. В творческом акте силы Бога должны быть раскрыты в человеке. То есть, трансцендентное должно быть осуществлено, реализовано в имманентном. Бог умирает как лишь абстрактная потусторонность – эту идею высказывал уже Гегель. И Бог возрождается в имманентном, в единстве трансцендентного и имманентного, в единстве Бога и человека. Осуществление этого единства и есть творческий акт. А это означает, что творчество есть феномен трансгрессивный по существу, поскольку в творческом акте происходит стирание границ между трансцендентным и имманентным, между бесконечным и конечным. Творческий акт есть не что иное, как устранение пропасти между только бесконечным Богом и только конечным человеком. Таким путем появляется феномен богочеловека. И в этом же феномене Бердяев усматривал подлинный смысл философских исканий Ницше.В более поздней работе Бердяев характеризует учение немецкого философа как завершение диалектики божественного и человеческого: «Сущность явления Ницше связана с диалектикой божественного и человеческого. <…> Путь германской метафизики привел в конце концов к Ницше, у которого созданное им человеческое означает исчезновение и Бога и человека. Значение Ницше огромное, в нем завершается внутренняя диалектика гуманизма. Явление его приводит к возможности и необходимости нового откровения о человеке и человеческом для завершения диалектики божественного и человеческого».[863]
Истоки этой диалектики Бердяев находит в учениях германских мистиков (напомним, что в качестве эпиграфа к «Смыслу творчества» выступает цитата из Ангелуса Силезиуса). В Новое время диалектика божественного и человеческого разрабатывается Гегелем.[864] Ницше доводит эту диалектику до последнего пункта, до крайних рубежей европейской философской мысли.[865] Дальше европейской философии на этом пути двигаться некуда. Дальше начинается путь русской философии. Поэтому столь велико значение Ницше для русской философии.[866] Ницше устремлен в будущее – в то будущее, которое уже находится за горизонтом мысли и культуры европейской. Об этом говорит и Бердяев: «Сознание наше по существу переходное и пограничное. Но на грани нового мира рождается свет, осмысливается мир отходящий. Только теперь мы в силах осознать вполне то, что было, в свете того, что будет. И мы знаем, что прошлое по-настоящему будет лишь в будущем».[867]