Оп Олооп

Молчи! Пока можно жить достойно, нужно жить. Но когда исчезает главное, жить — значит быть трусом. Не суди меня. Только смерть судит жизнь. Вот мой приговор.

Молчи! Пусть твоя улыбка будет исполнена нежности понимания. Пусть пропасть моего забвения озарит крошечное солнце, что блестит в твоих зрачках. Солнце, что катится в твоих слезах.

Молчи! Зачем терзать себя бесплодными воспоминаниями? Добавь к ним воспоминания обо мне, и все. Ты тоже — лишь повод для воспоминаний… Да не вызовет их из небытия любовь! Тебя ослепят воспоминания о будущем, которое ты выковал в своих мечтах. А это фатально.

Молчи! Ты знаешь, что мой эгоизм противоречил всему, чему только мог, а теперь я противоречу «верховному принципу абсолютного долга». Ты знаешь, что, прибегая к эвтаназии, я смеюсь над Богом. Поэтому закрой рот и терпи.

Молчи! Не укрывай покрывалом своей жалости мое тело. Не философствуй попусту о примерах. Каждый из нас — грустный пример несуразных ошибок на наполненном парадоксами жизненном пути, ошибок, которые мы переживаем вновь и вновь в глубине души.

Молчи! Трагическое молчание на искаженном лице. Верни мое дыхание ветру, мой огонь солнцу, мою тень земле. И всю мою болтовню извечной немоте этого мира. Ни слова. Это слишком опасно. Ты можешь услышать себя…

Молчи! Я — душа, на которую навалилось много смерти. Я горжусь этим. Это единственное состояние, которое имеет смысл… И после смерти я буду искать твоей дружбы, ибо ты великая находка моей жизни. Мы еще поболтаем на мистических дорогах.

Осанна, Пит!

ОП ОЛООП

Он прочитал письмо с холодным спокойствием. Его действия определялись планом, вызревшим в его подсознании, и были свободны от чувств. Оп Олооп взял новый лист и написал:

Гастон,

Кустаа Иисакки, «шведка», о которой Вы мне рассказали, — моя духовная дочь. Я не смог воплотить свои мечты в жизнь, и реальность призвала меня к ответу. Во имя моей любви к ее матери, Минне Уусикиркко, дочери преподавателя литературы улеаборжского лицея, я прошу Вас вместе с Питом и Франциской принять участие в благородной задаче по спасению ее души.

Верю в Вас, как верил всегда.

ОП ОЛООП

Невесело улыбнувшись, он промокнул чернила. Его почерк был чистым, твердым и трезвым. Затем, ни минуты не колеблясь, он написал:

Я, Оптимус Олооп, холостой, возраст тридцать девять лет, уроженец Улеаборга, Финляндия, посредством настоящего собственноручно написанного мной завещания заявляю:

Первое: у меня нет обязательных наследников.

Второе: у меня нет никаких долгов, и никто мне ничего не должен.

Третье: мое наследство составляют движимое имущество, находящееся в данной квартире, и двадцать восемь тысяч песо, лежащие в «Банко Англо Суд Американо».