Опаленная юность

— Помолчи, Машенька, помолчи, милая! Не удивляйтесь, товарищ старший лейтенант, что я ее все время прерываю. Идея отличная. Я постараюсь изобразить слепую... А Маша мне поводырем будет. Правда, Машенька?

— П-правда, — после недолгой паузы подтвердила Иванова и, не удержавшись, съязвила: — Лихой будет отряд. Разведка слепая, бойцы безоружные. Повоюем...

— Хватит! — Вскочил Самусев. — Ты понимаешь, что за такие разговорчики на передовой с тобой сделать надо?!

— Ну конечно, не понимает, — спокойно подтвердила я. — Не понимает, как можно шутить, а как нельзя. Только к делу-то эти шутки отношения не имеют. Маша у нас такая. За словом в карман не лезет, но и под огнем не тушуется. Да вы садитесь, товарищ Самусев. [104]

— Некогда. Идти надо. Мы еще вернемся к этому разговору. — И ушел, похрустывая сухими ветками.

— Слушай ты, психопатка окаянная! — Голос Маши Ивановой дрожал от сдерживаемой злости. — Какая из тебя разведчица? Ни высмотреть, ни убежать, ни записать ничего толком не можешь! Куда тебя в поиск? Забыла, что это такое?

— А ты помнишь, что Неустроев рассказывал? Нет? Ну а я не могу забыть, как наши Херсонесский маяк защищали. И довольно об этом. В разведку я ходить буду!

Ночь прошла в общем спокойно. Вскоре после полуночи со стороны станицы донеслось несколько одиночных пистолетных выстрелов. Хмельные голоса долго тянули заунывную незнакомую мелодию. К трем утра, когда предрассветные облака подрумяненными оладьями проступили на голубеющей сковороде неба, вернулись разведчики.

Пельменных приволок «на горбу» солидную флягу с молоком, заботливо обернутую плащ-палаткой, чтоб «не насветила часовому». Напарник его — веселый разбитной парнишка, ремесленник из бывших беспризорных — умудрился стянуть из армейской фуры мешок с тремя буханками ослепительно белого и, как резина, безвкусного немецкого хлеба. Новости, которые они рассказали, были невеселыми.

Главные, в основном моторизованные, немецкие части действительно прорвались без задержек, устремляясь к линии нашей обороны, которая откатилась неизвестно куда. За мотомехчастями фашистов вот уже два дня подряд по шляху непрерывно двигались обозы, колонны тяжелых трехосных машин, цистерны под охраной бронетранспортеров и танков. В окрестных станицах и на многих хуторах уже обосновались гарнизоны. Не очень крупные, но отлично вооруженные пулеметами, минометами, кое-где и с броневиками.

В хуторе, неподалеку от которого расположились на отдых наши бойцы, гарнизон был особенно сильный. Здесь находился тщательно охраняемый склад. В бывшей конюшне и на фермах немцы «с черепами и молниями на петлицах» устроили что-то вроде тюрьмы. Сюда к вечеру пригоняли партии военнопленных, чтобы конвой мог с удобствами провести ночь. В конвой [105] входило обычно пятнадцать — двадцать солдат, обязательно с ручными пулеметами. Танкисты же на хуторе оказались случайно, завернули не то подремонтироваться, не то закусить и пьянствуют уже третьи сутки.

— А что за стрельба была ночью? — настороженно спросил Самусев.

— Точно не скажу. Однако думаю — спьяну баловалось офицерье. Патрули, опять же, под ту пальбу ходили спокойно.

«Военный совет» двух сержантов и старшего лейтенанта длился недолго. Решено было уходить лесополосами, от леска к леску. Днем с нашей помощью намечать рубежи и двигаться ночью. Но прежде всего нужно было добыть оружие. Поразмыслив, решили оседлать какое-нибудь подходящее место на дороге, прихватить одинокого мотоциклиста или офицерскую машину, идущую без большой охраны. Серьезным оружием в руках Володи Зари был наган с девятью запасными патронами — снайпер на спор с десяти шагов перебивал пистолетной пулей «беломорину». А сняв один мотопатруль, можно было в случае удачи захватить два автомата и даже «ручник».

Несколько часов спустя километрах в трех от хутора группа бойцов затаилась в засаде у шоссе. Но события приняли неожиданный оборот. Сначала по дороге в сопровождении девяти мотоциклов пропылила тяжело груженная автоколонна. Потом проскочил пестро размалеванный, длинномордый и угловатый броневик. Еще через полчаса запыхавшийся от быстрого бега связной прерывающимся голосом доложил Самусеву:

— Пленных гонят. С полсотни, наверное. Все в бинтах да в кровищи. Один, видно невмоготу, присел, так его сразу, на месте...

— А сколько патрульных?

— Солдат с десяток, фельдфебель да верховой офицер. И еще с ними фура, ездовой вроде без оружия.

— Ясно, — резюмировал Самусев. — Жми обратно — и смотрите в оба. Сигналы — как условились. Покажется техника — кричи вороном, пехота — кукушкой.

— Есть. [106]

— Ну, что будем делать, сержанты?

— Выручить надо. Пленных, видно, недаром к фронту гонят. Пакость какую-то задумали фашисты. Это уж точно, товарищ старший лейтенант.