Опальная красавица

Елизавета огляделась. Вокруг маленькой полянки смыкалась золотистая березовая рощица, пронизанная матовым белым светом, который, чудилось, исходил от стройных стволов. На востоке сквозь серые облака пробивался розовый рассветный луч.

У Елизаветы вновь закружилась голова. Вайда подхватил ее, помог сесть.

– Ох и намаялась же ты, девонька! – сокрушенно произнес цыган и подал Елизавете закопченный котелок. – Чуть что – с ног валишься. Хлебай, хлебай! – подал и деревянную ложку, а сам принялся подстругивать в котелок ломоть крепко просоленной и провяленной рыбы. – Кавардак когда-нибудь едала? Меня один яицкий казак научил его готовить. Чего тут только нет: рыба, лук, сухари толченые, пшено... Как, вкусно?

Елизавета рассеянно кивнула. Она не могла есть это крутое варево, душа не принимала, но суетливая домашняя скороговорка Вайды успокаивала, наполняя душу радостной уверенностью: коли удалось выбраться из Жальника, то небось и до дому повезет добраться.

Словно подслушав ее мысли, Вайда улыбнулся.

– Коли отвага кандалы трет, так ведь она и мед пьет! Не бойся, деточка, все одолеем, уйдем – только нас и видели. Нашему брату, цыгану-бродяге, два дерева, только два дерева дай: так спрячемся, что десять человек нас не найдут. Дело это плевое: ведь мы лесные бродяги!

– А где Данила? – спохватилась Елизавета, и в глазах Вайды вспыхнули насмешливые искорки.

– Что, снова желаешь его по башке огреть?

Елизавета вспыхнула, как лиственка при лесном пожаре:

– Ладно тебе! Я же ничего не знала! Скажи лучше: Данила сможет уйти из Жальника?

– Уйдет, куда денется. И не один, – хмыкнул Вайда и вдруг привстал, вытянув шею: – Да вот же они, гляди!

В желтом березняке мелькали три фигуры, и Елизавета увидела Данилу, а рядом с ним – высокого человека, одетого как купец средней руки: в поддевке серого немецкого сукна со сборками на поясе, сапогах до колен, мерлушковой шапке и овчинном тулупчике. Лицо его было сильно побито оспинами, и Елизавета подумала, что это тот самый колдун, друг Вайды. Ну а третьим в этой компании был Араторн – в его черной сутане с капюшоном.

Итак, ее враг теперь у нее же в плену! Полностью в ее власти!.. Елизавете обрадоваться бы этой мысли, но она неприязненно воскликнула, глядя на рябого:

– Зачем этого черного дьявола сюда привели? Оставили бы там, куда его Данила запихнул, – да и весь сказ.

Рябой смотрел на нее непонимающе.

– Via, moglie [67]! – вдруг воскликнул он, и Елизавета едва не рухнула где стояла, услыхав знакомый голос.

– Араторн?! – прошептала она, не веря себе, но тот нахмурился, попятился:

– Non ho capito! [68]

Данила, увидев выражение лиц Вайды и Елизаветы, сложился пополам от смеха:

– Да ни хрена он не понимает, вот ей-богу!

– Врет, врет! – встрепенулась Елизавета. – Я сама слышала, как он говорил по-русски, и замечательно говорил!

– Так это когда-а было! – пренебрежительно махнул рукой Данила. – С тех пор у него память отшибло.

– Данила прав. – Человек в черной сутане откинул капюшон, и у Елизаветы зарябило в глазах, когда она увидела еще одно сплошь рябое лицо. – Похоже, от удара по голове у Араторна и впрямь отшибло память. С великим трудом мы привели его в сознание, но он чуть не умер, увидав себя в Жальнике. Сейчас он уверен, что ему тринадцать лет, зовут его Петруччио Боско...

– Lei e italiano? – перебила Елизавета, недоверчиво глядя на Араторна. – Di quale citta e? [69] Ты итальянец?

– Sono di Napoli, – буркнул тот, отстраняясь от нее. – Via, signora! Ecco peccato, gran peccato! [70]

Несколько мгновений Елизавета неотрывно смотрела в его испуганные злые глаза, потом со вздохом повернулась к друзьям.

– Это правда. Это невероятная правда! Ему кажется, что он мальчик из Неаполя... и он боится и ненавидит женщин. Наверное, он еще не вступил в Орден, но очень хочет стать примерным монахом. Что же нам с ним делать? С собой тащить?

– В пяти верстах отсюда есть монастырь, – задумчиво сказал Данила. – Хорошо бы его туда отправить. Он нашего бога ненавидел, пусть же грехи замаливает!

– Кому он там нужен, басурман! – проворчал Вайда. – На этом тарабарском наречии там никто и слова не молвит.

Однако рябой неожиданно поддержал Данилу:

– Это была бы самая справедливая месть Ордену! А что до тарабарского наречия, то, я слышал, настоятель того монастыря человек образованный, латынь наверняка знает. Ничего, как-нибудь столкуются! – И он спросил по-итальянски, не желает ли Петруччио Боско сделаться монахом во Всесвятском монастыре.

Глаза Араторна вспыхнули детской радостью, и рябой с Елизаветою вдвоем подробнейшим образом пояснили непонятливому «мальчишке», как дойти до монастыря. После этого рябой увел его за кусты, обменялся одеждою и вернулся к товарищам, а высокая, мрачная, черная фигура скрылась среди деревьев, наконец-то исчезнув – как хотелось верить в это! – и из жизни Елизаветы.

Несколько раз истово перекрестившись, она повернулась к Даниле:

– А как же Кравчук? Того и гляди, в погоню кинется.