Валентин хмыкнул, надел плавки и тоже отправился к океану. Глядя на людей, несущихся по волнам на винд-серфингах, он спустился по каменным ступеням к неширокой полосе песка. В это время Люба уже выходила из воды, и он, в который раз за эти годы, подумал с пронизывающей душу нежностью о том, как любит эту ее гибкую походку, и неожиданно вспомнил слова одного пожилого профессора, сказанные полгода назад:
— Вы берегите ее. Такой девушкой можно гордиться!
«Вот я и берегу», — ответил бы он сейчас этому профессору.
— Валя, ты представляешь, я обошла усадьбу — тут все наши цветы, только в виде деревьев! Одних кактусов — семь пород! — сказала она, подбежав к нему. — Сбрасывай скорей брюки и иди в океан. Вода — совсем не такая! Боже мой, кто бы мог подумать, что я буду плавать в Тихом океане!
— Поосторожнее, тут акулы, говорят.
— Мне сказали — мурены.
— Ага, и еще барракуды, такие зубастые рыбины. А пираньи — в речках.
Волна и в самом деле была здесь совсем иная — высокая и ровная, она мерно наплывала на берег.
— В Черном море, там уж если волны, так они сразу нервные, будто идут в психическую атаку, — проговорил Валентин.
Через час, когда огромное рыжее солнце почти сравнялось с горизонтом, они немного прогулялись с Карлосом и Рафаэлей по узкой, выложенной известняковыми плитами тропе вдоль океана.
— Завтра мы рано уедем на работу, — сказал Карлос. — Я — в клинику, жена — в свою лабораторию, она нейрохирург, а вы — отдыхайте. Или, если хотите, я покажу вам свою клинику.
— С удовольствием, — обрадовался Валентин.
— Если можно, я погуляю по городу. У вас ведь есть достопримечательности? — спросила Люба.
— Мексика вся состоит из достопримечательностей. Вы их увидите на каждом шагу. Только не покупайте без нас сувениры, вас обязательно обманут. И крепче держите свой кошелек.
Ночь наступила мгновенно, а крупные звезды на черном высоком небе были чужими. Большую Медведицу он, например, так и не нашел.
Оставшись вдвоем, они исступленно любили друг друга, и потом, когда в изнеможении лежали рядом, Люба положив голову ему на плечо, прошептала:
— Спасибо тебе. За все.
С этим он и заснул.
Рано утром Карлос еле слышно постучал в их дверь. Валентин сразу вскочил, надел приготовленную с вечера Любой одежду и тихо спустился. Они быстро выпили кофе, Рафаэла выехала в маленькой юркой машине ярко-красного цвета, они вдвоем сели во вчерашний открытый белый лимузин и отправились в клинику Карлоса.
Глава 63. Соблазнительное предложение
— Во-первых, у вас уже есть преимущество в том, что вы белые.
— То есть? — переспросил Барханов.
Они возвращались из клиники Карлоса домой.
— Я не расист, вы это знаете, просто я констатирую факт. У нас, и особенно в США, белых принято считать как бы лишенными первородного греха.
— Но русский врачебный диплом во многих странах требует подтверждения.
— Если вы хотите получить лицензию. К тому же я знаю русского, который приехал в Калифорнию. Там он числится пока ассистентом врача, хотя в действительности уже сейчас работает главным хирургом клиники.
— Но платят ему все же как ассистенту?
— Увы, это так, — Карлос развел руками, оставив руль. — Но я повторяю: только пока.
Клиника, которую уже несколько дней посещал Барханов, его потрясала. Причем не тем самым евростандартом — ровно покрашенными стенами, чего российские маляры почему-то достигают с большими трудами. Нет, она потрясла уровнем оборудования. О таком оборудовании в Петербурге Валентин и мечтать не мог.
Когда Карлос делал доклад на конгрессе, сопровождаемый кинокадрами, уже тогда в перерыве все только об этом и говорили. Он развивал направление, немыслимое еще лет десять назад, — биопротезирование. И теперь Барханов видел человека, у которого по привычным меркам не было рук. Но они были! Они работали от тех нервных токов, которые сохраняет в своей памяти человеческий мозг, даже когда человек лишается конечностей. Мало того, искусственные руки было очень трудно отличить от настоящих, так искусно их сделали.
— Потрогайте, поздоровайтесь с больным за руку, — порекомендовал Карлос.
И когда Барханов нерешительно взялся за искусственную кисть, он ощутил мягкость человеческой кожи и живое тепло.
— Конечно, моей искусственной грудью пока нельзя кормить ребенка, но ею уже можно привлечь любовника, — с веселой гордостью сказал Карлос. — И что характерно — она никогда не отвиснет, ей не грозят воспаления.
— Но, как и любой протез, ее тоже можно сломать? Что тогда?
— Чаще ломаются руки и пенисы. Еще чаще — ноги. Грудь, пока не ломалась ни разу. Хотя при желании можно изуродовать и настоящую грудь.
— В ваших кинокадрах вы демонстрировали и ремонт…
— Да нет ничего проще! Как и любой прибор, их, конечно, можно отремонтировать. Пока ремонтных мастерских только две. Но по мере надобностей я буду открывать их в каждом большом городе.
— Валентин вспомнил российские протезы — тяжелые неуклюжие ноги, на которых, тяжело переваливаясь, ковыляли инвалиды всех войн. Деревянные руки в коричневых или черных кожаных перчатках.