Опасна для себя и окружающих

Солнце светило так ярко, что мне приходилось щуриться. Мама бы велела надеть солнечные очки: если щуриться, живо заработаешь морщины. Джона остановился, и я тоже.

Он улыбнулся.

— Точно так же ты сказала, когда мы познакомились.

Я улыбнулась в ответ:

— Знаю.

Остаток пути до общежития мы прошли молча, время от времени касаясь друг друга тыльной стороной ладоней.

Если доктор Легконожка считает Джону галлюцинацией, то это у нее с головой не в порядке, а не у меня.

Должно же быть объяснение ее сегодняшним словам. Может, Джона записался в летнюю школу под другим именем? Или Джона — его второе имя, и он зарегистрирован под первым, официальным, но представлялся всем Джоной, потому что так привык. А может, после несчастного случая с Агнес он просто не вернулся в общежитие, и теперь, раз он фактически не доучился, его убрали из списков.

Или первая догадка была правильной, и Легконожка просто мне врет.

Сердце бьется ровно и медленно, но ладони потные, и волосы липнут к шее. До чего же хочется убрать их в хвост. Правда, даже будь у меня резинка, вряд ли я справилась бы: успокоительное еще действует.

Кровать скрипит. Я выдыхаю, чувствуя, как мой матрас прогибается под весом Люси. Она убирает мне волосы с лица, кое-как закручивая их в пучок на затылке. Поправляет мне подушку. Я чувствую на шее дуновение кондиционированного воздуха.

— Я не сумасшедшая, — наконец удается выговорить мне. Из-за успокоительного слова тягучие, медленные.

— Знаю, — отвечает Люси.

— Джона не был галлюцинацией.

Темно, но я вижу, как Люси кивает. Я выдыхаю. Люси понимает. Она тоже здесь взаперти.

— Может, тебе все-таки стоит попринимать антипсихотики, — мягко предлагает Люси, вытягиваясь рядом со мной на кровати.

— Что?! — Мне не удается наполнить слова тем гневом, который я ощущаю.

Мне снова жарко. Меня бесит жар. Меня бесит успокоительное, из-за которого я даже не могу скинуть одеяло, которым Легконожка накрыла меня перед уходом. Меня бесит, что в горле встает ком, который я не в силах проглотить, как ни стараюсь.

Никогда не чувствовала себя такой беспомощной.

— Ты не подумай, я тебе верю, но мы обе знаем, что она в любом случае заставит тебя принимать лекарство. Меня вот пичкают антидепрессантами, хотя у меня нет депрессии.

— Правда? — Ни разу не видела, как Люси пьет таблетки.

Люси кивает:

— Каждый день за обедом. Их всем эрпэпэшницам выдают.

— Зачем?

— Врачи считают, что расстройство пищевого поведения всегда указывает на депрессию. Служит симптомом более глубоких проблем. И мне не верят, когда я объясняю, что просто хочу сбросить вес ради танцев.

— Они ничего не понимают.

— Точно, — соглашается Люси, — не понимают.

— И они нас вообще не слушают.

Я смутно припоминаю, как читала об эксперименте, в ходе которого группа абсолютно здоровых психиатров легла в клинику, чтобы лучше понять состояние своих пациентов. Доктора и медсестры не поверили участникам эксперимента, когда те убеждали их в собственной нормальности, и с ними обращались не лучше, чем с обычными больными.

Стоит только попасть в такое место, и уже не важно, кто ты на самом деле.

— Ты же сама сказала, она в любом случае заставит меня принимать таблетки.

— Но если примешь их добровольно, — невозмутимо возражает Люси, — Легконожка поймет, что ты не боишься ни ее самой, ни ее теорий. Ты покажешь ей, что уверена в себе. Что разбираешься в себе куда лучше нее.

Раньше мне такие аргументы не приходили в голову. Но я не хочу, чтобы мне лезли в голову. Мне вспоминаются девушки в столовой, молча кивающие в ответ на каждую реплику Королевы.

— Я не хочу превратиться в очередную тормозную девчонку.

Люси обнимает меня:

— Готова поспорить, в целом мире не найдется такого лекарства, которое превратит тебя в одну из них.

Я пытаюсь улыбнуться, но не могу, и дело не в успокоительном. Дело в том, что я знаю: Люси врет, причем сознательно. Она обнимает меня крепче:

— И вообще, тебе же будут давать совсем другие лекарства, так?

— Так. — Я закрываю глаза и пытаюсь представить, как медсестра подает мне бумажный стаканчик с таблетками. (Сколько их там? Две? Три? Или их делят на половинки? Я понятия не имею, какая у меня будет доза.) Какого цвета таблетки? Какой формы? Я сглатываю и представляю, как пилюли скользят по горлу. Они пройдут легко или придется давиться? Или они встанут комом в горле вроде того, который появляется, когда я пытаюсь не заплакать?

— Прими антипсихотики, — говорит Люси. — Докажи, что Легконожка ошибается.

тридцать

Когда я соглашаюсь принять антипсихотики, Легконожка выглядит довольной, будто научила щенка писать на улице после долгих месяцев порчи ковра в гостиной.

Она вручает мне две таблетки и объясняет, что начну я с небольшой дозы. Таблетки были у нее с собой, так что она явно планировала скормить их мне в любом случае.