Опасная бритва Оккама

Возникает еще один интереснейший вопрос. Чего ради К. Еськов, писатель с устоявшейся репутацией криптоисторика, аналитика, разведчика (в высшем, то есть литературном, значении этого термина) тратит столько сил и времени — цикл писался с 2001 по конец 2003 года — на сотворение современной формы «Баллады о Робин Гуде». Шутка? Но растянутая на три года работы и четыре сотни страниц, она производит впечатление.

Но, может быть, странная шутка — лучшая форма, чтобы поговорить о том, о чем нельзя говорить серьезно?

1. Робин Гудами не рождаются

Постольку поскольку в Текущей Реальности Третья (толкинская) Эпоха подходит к концу, информационное пространство насыщено сюжетами до отказа. Случайный телефонный звонок, неожиданная встреча… или напри мер, поездка на Антильские острова может оказаться приглашением в кино. С вами в одной из главных ролей

Иногда приглашение приходит в форме «предложения, от которого невозможно отказаться», как это случилось с Елкой и Чипом. Обычно же выбор оставлен за Вами. Дорога налево — в Шервудский лес. Направо — в канцелярию шерифа Ноттингемского. А еще можно остаться на месте — среди тех бедных хлебопашцев, ради которых Робин Гуд грабил богатых. По Владимиру Высоцкому:

А рядом случаи летают, словно пули.
Шальные, запоздалые, лихие, на излете
Одни под них подставиться рискнули,
И сразу — кто в могиле, кто в почете.
Другие не заметили, а мы — так увернулись,
Нарочно не приметили, на правую споткнулись.

Человек рождается и умирает абсолютно свободным. Живет он в том или ином чужом сюжете, за исключением столь немногих, что они даже и появляются не каждое поколение. Но этот чужой сюжет человек выбирает своим умом, мостит дорогу к нему своими руками и ногами. Кто–то когда–то назвал проклятьем доброе пожелание «чтоб вам жить в эпоху перемен», и, восприняв это «исправление имен» как восточную мудрость, «умеренные люди середины» пожелали жить/существовать в самых скучных из возможных сюжетов. Выбирают быть «бедными и больными», слабыми и зависимыми, выбирают не прыгать выше головы и вообще «быть как все», выбирают: «А оно тебе надо?». Слой сюжетов, которые я условно называю «тождественным преобразованием»: всякая ситуация развивается в следующую точно такую же.

«…В двадцатом веке куда ни плюнь — обязательно попадешь в нытика. То они озабочены поисками настоящей любови, то хнычут и жалуются на дороговизну. У них есть целая куча слов для выражения недовольства жизнью: angst, ennui, тоска и так далее. Они глотают пилюли, чтобы вылечиться от так называемой депрессии. Они ходят на занятия, чтобы научиться быть довольными собой. Они избавляются, делая аборты, от каждого четвертого ребенка.

<…> Неудивительно, что именно они изобрели понятие экзистенциальной безысходности.

<…> А до чего же странные у них политические идеи! Они настаивают на своих «правах», они как заведенные требуют объяснений, которых, по их мнению, «заслуживают», они считают, что мы «обязаны» обращаться с ними как положено. До меня это не доходит. Я лично под дулом пистолета сделала бы все, что мне велит его владелец, да еще «спасибо» сказала бы и «пожалуйста». И убила бы его, не колеблясь, при первой же возможности»[57].

Следующий, якобы альтернативный, слой сюжетов — нигилизм, отрицание, наркотики, преступные сообществу — любые формы формального и бессмысленного протеста. Формального, потому что он целиком и полностью сводится к отрицанию обыденно–социального и, значит, порождается этим обыденно–социальным и не может без него существовать. Бессмысленного, потому что за подобным протестом не стоит ничего созидающего, никакой контркультуры. В рамках «сюжетного» подхода — пазл из «тождественного сюжета» и разных версий личного, а иногда и коллективного апокалипсиса.

А если за протестом стоит не разрушающая, а созидающая основа?

Тогда мы имеем дело с жизненно необходимым обществу очень узким слоем out–law — контрэлитами. Людьми, способными, по крайней мере, задавать вопросы жирным карасям, пожирающим придонный планктон[58]. Этот слой находится в непрерывной борьбе с правящим Порядком. Борьба порождает социальное движение в понимании Маркса. смену государственной власти, переход от одной социальной страты к другой, формационные преобразования — онтологический сюжет рождения нового мира или хотя бы мирка на руинах старого. Контрэлиты криминальны, и поэтому лозунг/брэнд «правового государства» — это приглашение к обществу, лишенному развития, а вместе с тем — и смысла существования, возвращение от онтологического сюжета к «тождественному» как на личном, так и на социальном уровне.