Опасная идея Дарвина: Эволюция и смысл жизни

Для начала давайте рассмотрим, что будет, если феномен культурной эволюции является подлинно дарвиновским. Затем можно заняться сложностями, о которых говорят скептики. Начнем с того, что точка зрения мема внушает отчетливое беспокойство и даже кажется чудовищной. Можно резюмировать ее в лозунге:

Ученый – всего лишь метод, которым библиотека создает другую библиотеку.

Не знаю, как вам, но мне идея, будто мой мозг – это своего рода навозная куча, в которой черви чужих идей размножаются, прежде чем отослать свои копии в информационную миграцию, не кажется особенно привлекательной. Складывается впечатление, что так мое сознание, сознание автора и комментатора, лишается своего значения. Кто в такой системе главнее – мы или наши мемы?

На этот важный вопрос нет простого ответа. Его и не может быть. Нам нравится воображать себя богоподобными творцами идей, по своей прихоти ими манипулирующими, их контролирующими и судящими о них с независимых позиций, достойных олимпийцев. Но даже если это и наш идеал, нам известно, что он редко – если вообще хоть когда-нибудь – соответствует реальности, даже в случае самых непревзойденных и творческих умов. Известны слова Моцарта о его творениях:

Когда мне хорошо и весело, или когда я разъезжаю в экипаже, или прогуливаюсь после приятного обеда, или ночью не могу уснуть – идеи являются легко и без усилий. Откуда и как – я не знаю, но сам я для этого ничего не делаю (курсив мой. — Д. Д.). Мелодии, которые мне нравятся, я запоминаю и напеваю себе под нос: по крайней мере, так утверждают окружающие601.

Моцарт в прекрасной компании. Мало есть писателей, не утверждающих, будто их герои «живут собственной жизнью»; художники с удовольствием признаются, что картины порабощают их и пишут себя сами; а поэты смиренно соглашаются, что являются слугами или даже невольниками кишащих в их головах идей – а вовсе не господами. И все мы повторяем примеры мемов, незваными и недооцененными существующих в нашем разуме или подобно слухам распространяющихся несмотря на то, что те, кто помогает им распространяться, их распространение не одобряют.

Недавно я со смущением – и огорчением – поймал себя на том, что на ходу мурлыкал себе под нос мелодию. То не был мотив из произведения Гайдна, или Брамса, или Чарли Паркера, или даже Боба Дилана – я с воодушевлением напевал «Для танго нужны двое» – потрясающе тоскливый и совершенно бессодержательный пример музыкальной дребедени, пользовавшейся необъяснимой популярностью где-то в 1950‐х годах. Я уверен, что ни разу в жизни не выбирал эту мелодию, не давал ей высокой оценки и никоим образом не предпочитал ее тишине, но – вот она, чудовищный музыкальный вирус, который в моем мемофонде по меньшей мере столь же активен, как любая из по-настоящему ценимых мною мелодий. А теперь, усугубив ситуацию, я пробудил этот вирус в сознании многих из вас – и вы, несомненно, проклянете меня, если в один прекрасный день обнаружите, что впервые за тридцать лет мурлыкаете эту бездушную песенку.

Человеческая речь, поначалу устная, а затем, с совсем недавних пор, письменная, несомненно, является основной средой передачи культурной информации, создающей инфосферу, в которой происходит культурная эволюция. Речь и слух, письмо и чтение – вот каковы основополагающие технологии передачи и воспроизведения, сильно напоминающие действующие в биосфере технологии ДНК и РНК. Мне не нужно тратить время на обзор известных фактов о недавнем взрывном разрастании этой среды благодаря мемам наборного шрифта, радио и телевидения, ксерокопирования, компьютеров, факсов и электронной почты. Мы все прекрасно понимаем, что сегодня живем погруженными в море порожденных бумагой мемов и дышим воздухом мемов, рожденных электронными средствами связи. Ныне мемы распространяются по миру со скоростью света и воспроизводятся с быстротой, в сравнении с которой даже процесс размножения дрозофил и дрожжей кажется медленным, словно движение ледников. Они беспорядочно скачут от носителя к носителю, из одной области в другую, и очевидно, что их практически невозможно удержать.