Опасная игра Веры Холодной

То, что он сказал «нашего», а не «моего», понравилось Вере. Не кичлив, что хорошо, и не противопоставляет себя сотрудникам, что весьма правильно.

– Были бы у меня свободные средства, я бы вложил их в наше дело не раздумывая, – сказал Бачманов. – Нет ничего перспективнее в смысле прибыли, чем кино. Вложите копейку…

– Получите две! – перебил его Ханжонков и, как показалось Вере, перебил поспешно, словно опасался, что Бачманов скажет что-то лишнее. – Пойдемте, Вера Васильевна, не будем мешать Ивану Васильевичу. Вам непременно надо увидеть декоративные мастерские! Хотя бы для того, чтобы в полной мере ощутить грандиозность нашего дела!

Увы, в декоративные мастерские в тот день Вере попасть не удалось. Не успели они с Александром Алексеевичем выйти из павильона, как вбежал Сиверский. Глаза его были выпучены настолько, что, казалось, вот-вот выпрыгнут из глазниц, блеклые, цвета соломы, волосы стояли дыбом, лицо побледнело, подбородок дрожал. Портфеля при нем не было. Дышал Сиверский тяжело, запыхался.

– Там Корниеловского нашли, – просипел он, заламывая руки. – В ретираднике…[24]

За спиной у Веры многозначительно хмыкнул Бачманов.

– Гнать! – жестко распорядился Ханжонков. – В шею! К чертям! Расчет в зубы и пусть идет на все четыре стороны! «Квартиру» доснимет Чардынин. Скажите ему об этом, Михаил Дмитриевич. А Корниеловскому скажите, что я его больше видеть не желаю! И клятвам его больше верить не собираюсь! Так и передайте!

– Некому передавать, Александр Алексеевич. – Пока Ханжонков говорил, Сиверский успел отдышаться и теперь уже не сипел, а говорил обычным своим голосом. – Убили Валентина Николаевича.

Сиверский трижды истово перекрестился.

– Как убили?! – воскликнул Ханжонков. – Кто?! Змий зеленый?!

– Может, и змий, – ответил Сиверский. – Удавили его. Лицо синее, язык наружу, по виду натуральный удавленник. Амалия Густавовна, сколько ни старайся, лучше не изобразит.

5

«В Петербурге, в Матятином переулке, рухнувшей стеной пустовавшего дома, принадлежащего вдове действительного статского советника Амантова, был поврежден соседний дом. Убито 5 человек, 8 получили ранения различного характера».

Ежедневная газета «Утро России», 12 января 1913 года

Фраза Сиверского «Амалия Густавовна, сколько ни старайся, лучше не изобразит» звучала у Веры в ушах весь день, оказавшийся очень долгим.

Сказав Ханжонкову, что она сама найдет выход и провожать ее нет необходимости, Вера на самом деле направилась не к выходу, а пошла за Ханжонковым, Сиверским и Бачмановым, держась в некотором отдалении от них, что было совсем не трудно, поскольку шли они очень быстро. Но к ретирадному за ними пройти не удалось, потому что кто-то предусмотрительно выставил в коридоре нижнего полуподвального этажа угрюмого малого в синей холщовой рубахе и черных штанах, заправленных в начищенные до блеска сапоги. Малый стоял, растопырив руки, и явно гордился порученной ему миссией, потому что смотрел на всех, кто просил пропустить, свысока и только повторял: «Не велено… Не велено никого пускать до полиции». Народ в киноателье подобрался дисциплинированный. Никто не пытался оттолкнуть стража или поднырнуть ему под руку. Ханжонкова и Сиверского малый пропустил, а Бачманову, попытавшемуся было пройти следом, не раздумывая преградил путь. Тот, впрочем, не стал настаивать, развернулся и пошел обратно. Вера поспешила спрятаться за чью-то спину, чтобы Бачманов ее не увидел.

Из нижнего этажа она поднялась на второй этаж, в съемочный павильон. Расчет ее был прост и основывался на том, что в большом открытом пространстве (фанерные перегородки не в счет) она сможет услышать что-то интересное и полезное. В лабораторию или в чей-то кабинет просто так, без приглашения, не сунешься, а вот пройтись по павильону, якобы в поисках потерянной сережки, можно. Правдоподобия ради Вера вытащила сережку из левого уха и спрятала ее в сумочку. Войдя в большой павильон, она увидела, что сотрудники, разбившись на несколько групп, оживленно обсуждают случившееся.

Не то появление в ателье вместе с Ханжонковым сделало Веру «своей», несмотря на то что познакомил ее Александр Алексеевич только с Бачмановым и Сиверским, не то трагедия возбудила людей настолько, что им было все равно, кому выговариваться, лишь бы только выговориться, но уже в ближайшей группе нашелся мужчина средних лет и приятной наружности, который принялся обстоятельно рассказывать Вере про Корниеловского. Вере даже спрашивать ничего не пришлось. Встретившись с ней взглядами, мужчина заговорщицки округлил глаза и спросил:

– Слышали уже?! Про Валентина Николаевича-то?!

Вопрос был немного странным – кто, скажите на милость, не слышал? Все только об этом и говорят. Но Вера, вежливо улыбнувшись, ответила:

– Слышала, но ничего не поняла.