Опасная книга. Феномен нацистской пропаганды

Классическими стали кадры кинохроники, запечатлевшие массовое сожжение книг нацистской молодежью в майскую ночь 1933 года. «Поздно вечером произношу речь на площади Оперы. Перед костром сжигаемых студентами грязных и бульварных книг. Я в наилучшей форме» (11.5.1933). Но следует заметить, что подобные демонстрации имели место и в других университетах. А в Мюнхене в демонстрации, во время которой сжигались запрещенные книги, даже приняло участие 5 тысяч детей.

Демонстративное аутодафе не было мимолетным капризом или самодурством — наоборот, власть продекларировала разрыв со старой эпохой самым наглядным и решительным способом. Какая же эпоха пришла? Национальная! Гитлер искренне полагал, что суть искусства заключается в его национальном характере. Что сегодня, собственно, считается аксиомой. Кроме того, Геббельс поделил литературу на «почвенную» и «асфальтовую», чуждую немецкому духу. Примерно то же деление мы увидим и в понятиях «деревенская» и «городская» проза, соперничеством которых определялось развитие советской литературы в 60—80-х годах прошлого века.

А ставшая хрестоматийной любовь писателей к родному языку и его носителю — народу. Знаменитое письмо упомянутого немецкого поэта Готфрида Бенна, адресованное эмигрировавшему антифашистски настроенному писателю Клаусу Манну: «Народ — это так много! Моим духовным и экономическим существованием, моим языком, моей жизнью, моими человеческими связями, всей суммой отложившегося в моем мозгу я обязан в первую очередь этому народу. Этому народу принадлежали предки, в этот народ вольются дети. Поскольку я вырос в деревне, по­среди стад, я еще знаю, что такое Родина. Большой город, индустриализм, интеллектуализм, все тени, которые бросает век на мои мысли, все силы столетия, которым я даю отпор моим творчеством, — бывают моменты, когда вся эта мучительная жизнь исчезает и остается только равнина, простор, времена года, земля, простое слово — народ» (10).

Даже не знаю отечественного литератора, который не подписался бы под этими высокопарными фразами. Тем более, многие из них — выходцы из деревни. Но, как показывает практика, яростная критика гнилого «интеллектуализма» (читай «антипатриотизма») больших городов не вступает в противоречие с уничтожением любого интеллекта как такового.

Итак, оставшиеся в рейхе национальные писатели (всего около 3 тысяч литераторов) были обязаны зарегистрироваться в Имперской палате литературы. К 1939 году она подчинила себе работу 2500 издательств, редакций и типографий и 23 тысяч книжных магазинов. Пряника ради правительство учредило 50 ежегодных национальных премий по литературе. Одним из кульминационных мероприятий литературной жизни Германии с 1938 по 1942 год стали Веймарские дни поэзии. Довольно показательно звучат названия ежегодных тем этих мероприятий: 

1938-й — «Пропаганда немецкой культуры за рубежом», 1940-й — «Поэзия в войнах Рейха», 1941-й — «Ведущая роль немецкой литературы в новой Европе», 1942-й — «Воин и поэт». В творческих слетах охотно принимали участие и поэты в униформе вермахта, а премии особенно часто получали романы, посвященные войнам прошлого (11).

Специальные инструкции предписывали литераторам работать в четырех жанрах. «Фронтовая проза» — призванная воспевать фронтовое братство и романтизм военного времени. «Партийная литература» — произведения, отражающие нацистское мировоззрение. «Патриотиче­ская проза» — произведения, проникнутые национальным колоритом, с акцентом на германский фольклор, величие германского духа, национализм и народничество. И наконец, «Этнологическая (расовая) проза» — возвеличивание нордической расы, ее традиций и вклада в мировую цивилизацию, рекламирующая биологическое превосходство арийцев (12). В общем, министр пропаганды оказался прав, утверждая: «В тот момент, когда политика пишет народную драму, когда крушат прежний мир, когда исчезают старые ценности и возникают новые — в этот момент деятель искусства не может сказать: «Меня это не касается». Это его еще как касается» (13). Писатели сочиняли, обслуживая госзаказ, а пресса, школа, партийные структуры обеспечивали им читателя.

Не чурались большой литературы и партийные лидеры. Тот же Гиммлер не раз высказывал пожелание, чтобы обучение эсэсовцев происходило посредством исторических рассказов, которые по своей форме должны были напоминать северные саги. Благодаря пожеланию рейхс­фюрера СС в Германии появился новый специфичный жанр художе­ственной литературы — «эсэсовские саги». Геббельс в своем содействии искусству пошел еще дальше (запись от 26.10.1936): «Я совершенно запрещу критику искусства. Никто в общественной жизни не будет больше критиковаться прессой, и люди искусства тоже не должны быть добычей прессы». И запретил.