Немецкие фронтовики свидетельствовали: «Иногда степь покрывалась белыми листовками, которые сбрасывали наши (
Кроме того, одним из способов доставки информации противнику стал пропагандисткий обстрел. Солдаты не боялись пропагандистских обстрелов, так как звук летящего снаряда, начиненного листовками, отличался от боевого. Агитационные материалы в этих случаях были обращены к военнослужащим конкретной части. Подобные обстрелы нередко комбинировались с передачами через громкоговорители.
Но какой бы ни применялся способ, суть вопроса всегда оставалась одна — предложение сдаться в плен и спасти таким образом свою жизнь. В тексте на немецком и русском языках обещалось, что с теми, кто сдастся, будут «хорошо обращаться и их сразу вернут домой, как только закончится война». «Однако, — по свидетельству самих немцев, — эти пропуска не давали никаких преимуществ. На самом деле все пленные препровождались в ближайший лагерь для интернированных, где никому не было дела до того, были ли они дезертирами или сражались с нами до последнего. Некоторое количество дезертиров держали в лагере для обслуги. С ними обращались хорошо» (47). Все же прочие подвергались неописуемым мучениям. Одним из самых ярких проявлений звериного отношения к людям во время Второй мировой войны стала судьба миллионов обманутых пропагандой советских военнопленных. «Они были голодны, так почему бы не поесть жареной собачатины? Они просили нас жестами, имитируя лай «гав-гав» и выстрел «пиф-паф», убить для них собаку... Когда мы кидали им подстреленную собаку, разыгрывалась тошнотворная сцена. Вопя, как сумасшедшие, русские набрасывались на собаку и прямо руками раздирали ее на части, даже если она была еще жива. Внутренности они запихивали себе в карманы — нечто вроде неприкосновенного запаса. За бараками была большая вонючую куча отбросов, и, если нас не было поблизости, они копались в ней и ели, к примеру, гнилой лук» (48). Варварское отношение к пленным не было частным случаем. «Верховный главнокомандующий армией генерал-фельдмаршал Рундштедт приказал, чтобы в зоне боевых действий, «в целях сохранения немецкой крови, поиски мин и очистка минных полей производились русскими военнопленными. Это относится также и к германским минам» (49).
Советские люди знали о нечеловеческих условиях, в которых содержались их соотечественники, но даже их искреннее сочувствие нацистская пропаганда умудрялась использовать в своих интересах. Так, населению Краснодара немецкое командование заранее объявило, что несколько тысяч пленных бойцов Красной армии якобы будут этапированы через город и населению разрешается оказать им помощь продовольствием. «В связи с этим большое количество жителей города вышло навстречу, прихватив с собой подарки и продукты, но вместо советских военнопленных им навстречу были пущены автомашины с немецкими ранеными солдатами, причем тут же была произведена кино- и фотосъемка, которая по замыслу немецких провокаторов, должна иллюстрировать «встречу», якобы устроенную советскими гражданами немецким солдатам». (50)
Постепенно количество перебежчиков уменьшалось. Так в 1942 году немцы зафиксировали 79 769 перебежчиков, в 1943-м — 26 108, а в 1944-м — уже 9207. Но даже эти вроде немногочисленные 9207 человек сбежали из советской армии в победном 1944 году и составляли 6,2 % от общего числа попавших в плен (51). По сути, за время войны геббельсовская пропаганда разоружила десяток советских дивизий.
Из пленных постепенно формировались кадры воинских формирований русских коллаборационистов. Для них даже издавалась особая печатная продукция — многочисленные брошюры, которые немецкая администрация изготавливала, специально маскируя их обложками и титулами, которые копировали издания Воениздата серии «Библиотечка красноармейца».