Опасная книга. Феномен нацистской пропаганды

Однако, по мере неблагоприятного для Германии развития событий, репрессии против инакомыслия только усилились. Геббельс называл свою новую пропагандистскую тактику, перефразировав девиз «Сила через радость», «Сила через страх». Хотя он старательно избегал подобных откровенных терминов за пределами своего ближайшего окружения. Министр понимал: в тяжелом положении страны призыв к яростной жертвенности и мобилизованная национальная солидарность значительно более эффективны, нежели головокружение от успехов. (А их, по большому счету, и не имелось.) Никто из рядовых немцев не хотел наказывать себя за ложь, которую они вкушали все годы гитлеровского правления, признавать ошибки свои и нации, бюргеры утешались мыслью, что клятву верности надо держать, тем более, в тяжелые времена. Особенно явно это проявилось после июльского покушения на Гитлера в 1944 году.

Увидев отряды армии на улицах Берлина, слыша дальнее эхо противоречивых приказов и слухов, люди перешептывались: «Кажется, маленькая клика офицеров-аристократов подняла мятеж». Сразу после неудачного покушения, в ночь с 20 на 21 июля Гитлер выступил по германскому радио с краткой речью, лично убеждая народ, что он остался целым и невредимым: «Маленькая кучка честолюбивых бессовестных и, к тому же, преступно глупых офицеров организовала заговор, чтобы устранить меня и, вместе со мной, штаб управления германской армией». Отдельно фюрер поблагодарил провидение, предотвратившее большое горе немецкого народа (26).

Сначала немецкая пропаганда пыталась представить июльский заговор как просто «неприятность», не стоящую пристального внимания народа, и старалась поскорее ее заретушировать. Подобная оценка происшедшего — дело рук Геббельса, которому некоторое время удавалось представлять недавние события в таком свете, что берлинцы воспринимали их как малозначимый «инцидент».

Но уже вечером 23 и 24 июля самолеты союзников сбросили в расположение немцев в Нормандии почти 4 миллиона листовок и три четверти миллиона газет, с подробной информацией по июльскому заговору. Один из очевидцев событий утверждал: «Половина гражданского населения страны была потрясена тем, что немецкие генералы приняли участие в покушении на Гитлера в целях его свержения, и впоследствии относилась к ним с горечью и разочарованием. Те же чувства разделяла и армия» (27).

Аналогичную информационную акцию Советы провели на Восточном фронте: «Гитлер призвал палача Гиммлера и приказал ему безжалостно расправиться с немецкими генералами и офицерами, которые выступили против него. Гитлер отстраняет от командования опытных генералов и ставит на их место бездарных мошенников и авантюристов из СС. Бросайте фронт, возвращайтесь в Германию и включайтесь в борьбу с Гитлером и его кровожадной кликой». «Но ситуация была не такой простой, как ее разъясняла листовка, — добавляет приведший ее в своих мемуарах лейтенант тогдашнего вермахта Армин Шейдербауэр. — Никто из нас не считал, что дело заключалось лишь в спасении “гитлеровской клики”» (28). Немецкая армия считала, что защищает родину от озверевших московитов, да и что это за обращение к профессиональным солдатам — «бросайте фронт»?

А руководство страны, мгновение поколебавшись между тайным и публичным наказанием заговорщиков, устроило грандиозный устрашающий спектакль. Его режиссировал Роланд Фрейслер, председатель Народной судебной палаты (народного трибунала). Он добровольцем служил во время Первой мировой войны в германской армии, 5 лет находился в плену в России (в Сибири) и даже являлся членом РКП(б). Выучил русский язык, но выработал величайшую ненависть к коммунизму. Притворившись фанатичным большевиком, Фрейслер умудрился бежать и в 1920 году вернулся в Германию, где связал свою судьбу с нацистским движением. И вот наступил его звездный час.

На заседания Народной судебной палаты допускались только жур­налисты-эсэсовцы. «Они потом рассказывают, как ужасный генеральный прокурор Фрейслер требует “смерти для всех этих кобелей и сук”» (29). Смертный приговор (среди многих других) вынесен, например, госпоже Шольц, сестре писателя Э. М. Ремарка, эмигрировавшего в США.

Штауфенбергу, организатору покушения, можно сказать «повезло» — его расстреляли. Всю его семью, включая новорожденного сына, также расстреляли. А вот другие участники были повешены на рояльных струнах, и эту мучительную казнь зафиксировали на кинопленку. Курсанты военных училищ, которым в назидание продемонстрировали смонтированный по материалам казни фильм, на просмотрах падали в об­морок (30).