Опасная колея

— Ну, господа, — Бестужин хлопнул ладонями по коленям, — всё хорошо, что хорошо кончается! Ende gut, alles gut, как говорят у вас в Германии. Но нам до конца покуда далеко. День вам на отдых — и в дорогу, в Саратов, выручать царевну. Теперь надежда только на вас. Раз уж вам такая историческая миссия выпала, — это прозвучало без тени иронии.

— А что же Климентий Любомирович? — нашёл в себе силы спросить Ивенский. — Дело-то официально его. Мы при нём будем?

Но Бестужин отчего-то с горечью махнул рукой.

— Одни вы будете, сами по себе. Климентию Любомировичу дела уж боле не вести. Выбыл из наших рядов Климентий Любомирович. А ведь неплохой агент был…

— Был?! — на ум сразу пришло худшее.

Граф поморщился.

— Да жив он, жив. Обретается в доме призрения для душевнобольных, или как это у германцев называется. Он, и с ним ещё пятеро младших агентов. Из Штральзунда бумага пришла, что обнаружены были на мысе Аркона — бегали голышом и «рыкали аки тигры». «Аки тигры» — подумайте! Уж не знаю, кто так перевёл… В общем, ума лишились все шестеро, даже перевезти пока не можем — буйствуют.

— Волхв! — не сдержавшись, воскликнул Удальцев. — Это его рук дело! — негоже младшему по чину встревать в разговор без дозволения, но Тита Ардалионовича никто не отругал.

…— Никаких гостиниц, тем более, Капищ — ночуем у меня, — отрезал Роман Григорьевич, пресекая на корню робкие возражения подчинённых. — Мы должны держаться вместе. Видели, что творится в городе?

Заветную иглу он сначала хотел оставить в Канцелярии, в несгораемом шкафу для особо важных вещественных доказательств: вдруг Кощей именно по ней выслеживает своих противников? Не хватало ещё навести его на папенькин дом! Но подумал и переменил решение: без иглы они останутся абсолютно беззащитными перед врагом — пусть уж лучше будет под рукой.

— Ах, батюшки! Барин с чужбины воротились! — обрадовано приветствовал швейцар Трофим, и даже забыл пожаловаться на дверь.

В доме поднялась суета. Жаль, папеньки не оказалось на месте — уехал в театр с невестой. А может, и хорошо, что не оказалось — было время привести себя в порядок.

— Барин, барин! — ликовал денщик Захар. — Ну, наконец-то! Уж мы вас заждались! От барыни, Амалии Леопольдовны, когда ещё письмецо про вас было, и вещички ваши ужо прибыли, а вас всё нет и нет, нет и нет!

Роман Григорьевич побледнел.

— Что? Когда прибыли вещи?

— Да почитай, третьего дня. Три саквояжника — один наш, два незнакомые, невзрачные какие-то, бедненькие (Удальцев с Листуновым дружно покраснели). Барин Григорий Романович велели в вашу комнату отнесть, её уж отделали лучше прежнего! — тараторил Захар.

— Постой! При вещах не было ли письма?

Захар степенно кивнул.

— Было, как не быть? Только не по-нашему писано. Григорий Романович сказали, позже прочтут, да всё ему недосуг было — к свадьбе готовимся!

Роман Григорьевич медленно опустился на банкетку — он вдруг почувствовал себя смертельно усталым. «Недосуг было — к свадьбе готовимся!» — что-то больно кольнуло внутри. С одной стороны, большая удача, что отец не прочитал письмо — страшно подумать, что там понаписано. Но с другой… Прежде он никогда не отнесся бы к вестям о любимом сыне с таким невниманием… «Прекрати! — жёстко, без обычной вежливости велел себе Роман Григорьевич. — Ты уже довольно был пупом земли для семейства Ивенских, пора и честь знать! Папенька счастлив — это главное!»

— Захар! Неси сюда письмо!

— Слушаюс-с ваше высокоблагородие!