Опасная любовь. Засекреченный пикник

Я ждал фамилию и адрес убитой. Майор обещал к девяти утра съездить к операторам мобильной связи. Но в кабинет заглянула секретарша и щебетнула, что меня вызывает прокурор. Не очередное ли происшествие?!

Прокурор в кабинете был не один. В сидевшей женщине я не сразу узнал директора школы: её голову покрывал опрятный платочек, словно она попала в церковь. Ну да, школа с православным уклоном.

— Сергей Георгиевич, присядьте. Директор школы на вас жалуется…

— Не может быть, — вырвалось у меня удивлённо.

— Претензии, так сказать, педагогического характера!

— Какие же? — не верил я.

Юрий Валентинович не ответил, видимо, предоставляя эту возможность директрисе. Да и я захотел услышать её голос. Мне показалось, что заговорила она с неохотой:

— Сергей Георгиевич, вы нервируете педагогический коллектив.

— Каким же образом?

— Допрашиваете учеников…

— Нет, я лишь с некоторыми побеседовал. Не писал протоколов и не вызывал в прокуратуру.

— Капитан милиции на глазах ребят выспрашивал преподавателя физкультуры…

— Неужели этот бугай расстроился? — не утерпел я.

— Сергей Георгиевич! — прокурор сокрушённо покачал головой.

— Извините.

— Вы посещаете Тамару Леонидовну, не обращая внимания на её душевное состояние…

— Госпожа директриса, как мне разобраться в этом пикнике без её показаний?

— В конце концов, вы на глазах всей школы устроили драку с родителем.

— Я лишь оборонялся.

Видимо, исчерпав заготовленные претензии, она добавила как бы от себя лично:

— Вы строите из себя Шерлока Холмса.

— Вы ведь тоже строите…

— Кого я строю?

— Директора школы.

— Я и есть директор школы!

Мне бы ответить ей в унисон «А я и есть Шерлок Холмс». Удержало недовольное лицо прокурора. Недовольное, разумеется, мною, потому что есть неписаный закон: в любой ситуации работник прокуратуры обязан быть невозмутимым.

— Господа и… товарищи, говорим по делу, — успокоил нас Юрий Валентинович, добавив слово «товарищи», зная, что обращение «господа» я не люблю.

Наверное, от белого платка лицо директрисы казалось матовым. Даже стёкла её очков замутились белизной. Но теперь, после нашего разговора, в щеках нашлась краска, Да и очки вроде бы порозовели. А я никак не мог взять в толк цель её прихода и нелепый характер обвинений. Она вдруг их объяснила:

— Сергей Георгиевич, своей деятельностью вы бросаете тень на школу.

— Вера Карловна, допустим, тень на школу бросает преступник, — заступился за меня прокурор.

— Юрий Валентинович, вы не представляете, как трудно сейчас воспитывать детей. Меняются требования, системы…

— Надо воспитывать не по системам, — не удержался

— А как? — спросила директриса с долей сарказма.

— Трудом.

Она так скривилась, что очки заметно полезли на лоб. Или у неё такая улыбка? Если и улыбка, то её исказило презрение к моей мысли о труде. Добавила и словесно:

— Вы забыли, в какое время живёте. В девятом классе двадцать восемь учеников, и каждый день ребят встречают двадцать восемь автомобилей. Ни одного «жигулёнка», лишь «БМВ», «мерседесы» и «тойоты». Некоторые с водителями. Эти дети учатся жить современно и красиво.

— Кого же из них готовят?

— Мы воспитываем интеллектуальную элиту.

— Теперь понятно, почему я вторую неделю не могу дождаться водопроводчика.

Прокурор моей полемики не одобрял, видимо, считая, что лезу не в своё дело. Но воспитание — дело всех. И я имел на это моральное право: трудное детство, вырастил дочь, занимался криминальными подростками, прочёл не одну книгу по педагогике… И тут же вспомнил:

— Вера Карловна, а вот Макаренко…

— Макаренко теперь не в формате, — перебила она.

— Да, умные люди всегда выпадают.

— Откуда выпадают?

— Из формата. Прокурор взглядом указывал мне на дверь, чтобы я увёл директрису. Но у меня был к ней вопрос, с которые я намеревался посетить школу и опросить всех преподавателей. Теперь уж не пойду:

— Вера Карловна, что скажете о физике?

— Отменный педагог.

— Я имею в виду моральные качества…

— Сергей Георгиевич, не забывайте, что школа православная. Аморальных не держим.

Мне захотелось ей сообщить, что Салтычиха исправно ходила в церковь. Не верил я директрисе уже хотя бы потому, что она не признавала моего любимого воспитателя Макаренко. Прокурору наша словесная канитель надоела:

— Спасибо, Вера Карловна, за сигнал. Всего хорошего.

— Но я пришла по делу…

— По какому?

— Пропала школьница, Катя Зуева. Вчера не вернулась из школы. Родители посчитали, что она ночевала у подруги.

Меня так колыхнуло, что директриса уставилась своими очками в мои выжидательно. И я спросил:

— Вы… Катю знаете?

— Конечно.

— Голубая курточка?

— Да…

— С её подругой говорили?

— И я, и родители.

— Что сказала подруга?

— После уроков Катя села в белую машину и уехала…

17

Палладьев не мог понять, в чём дело? Ведь не иголка в стоге сена. Легковой автомобиль белого броского цвета разъезжает по улицам на глазах всего честного народа и на глазах милиции. Или он не разъезжает, а машину прячет? Вряд ли: не побоялся подъехать к родной школе.