Опасная ложь

Впервые за весь день дикое чувство голода заставляет меня подняться с кровати, накинуть халат и пойти на кухню. Но совершить налет на холодильник я не успеваю. Взгляд падает на большие настенные часы, и в груди словно что-то обрывается. Начало восьмого. А в восемь к моему дому подъедет черный «Майбах», и гребаный терминатор будет ждать меня, чтобы отвезти к своему хозяину.

Что сделает Баженов, если я не выйду? Один раз я уже попыталась отказаться ехать с ним, и меня заставили ночевать в гараже. Лучше не рисковать.

Разворачиваюсь, и пулей несусь обратно в спальню. Достаю небольшую дорожную сумку из шкафа, ту самую, с которой я прилетела из Лондона чуть больше трех месяцев назад. Торопливо скидываю в нее самые необходимые вещи, а так же оба своих телефона. Один для связи с Захаровым, второй — для всех остальных. С досадой понимаю, что так и не поставила его на зарядку, а Жанна, наверное, с ума сходит от беспокойства. Я ведь пропала на целые сутки. Ничего, заряжу при первой же возможности и наберу ей позже, а сейчас я должна спешить.

В прихожей ловлю свое отражение в зеркальной поверхности встроенного в стену шкафа, и понимаю, что собралась идти на улицу в халате. Из груди вырывается досадный стон, и я несусь обратно в спальню, чтобы схватить что-то первое попавшееся из оставшихся вещей в шкафу и натянуть на себя. Этим чем-то оказывается короткое спортивное платье серого цвета, поэтому из многочисленных пар обуви я выбираю белые кроссовки, запрыгиваю в них босыми ногами, и спешу на выход.

Уже на пороге оглядываюсь, пропуская в груди укол тревоги. В холодильнике остались продукты, они наверняка теперь испортятся. Ведь больше я сюда уже не вернусь.

12

Как только я убеждаюсь, что возле дома меня никто не караулит, и отхожу на достаточное расстояние, чтобы не столкнуться ненароком с обещавшим подъехать к восьми Николаем, достаю свой конспиративный телефон и взываю такси. На время, пока Захаров готовит документы для моего отлета, решаю остановиться в гостинице.

Я слишком долго прожила в Лондоне, Москва за эти годы сильно изменилась. Оказалось, я ее совсем не знаю. Но люблю какой-то необъяснимой безусловной любовью. Как ребенок любит своего родителя, даже если тот не совсем этого заслуживает. Мне нравятся шумные улицы, залитые ярким вечерним солнцем. Суета, пробки. Нравится этот дикий контраст между ультрасовременными многоэтажками из стекла и металла и раритетными постройками советских времен. От них веет чем-то таким теплым, родным, словно отголосок из моего детства. Где мы с папой были еще дружны, и по-своему счастливы.

Гостиницу я выбираю, практически ткнув пальцем в карту. Главный принцип — чем дальше от квартиры, где я жила, тем лучше. В результате, спустя час поездки на такси по вечернему городу, я оказываюсь в холле небольшого, но очень уютного отеля, расположенного недалеко от Пушкинской набережной.

Регистрируюсь, поднимаюсь в номер, бросаю сумку на пол, ставлю телефон на зарядку, и решаю немного прогуляться. Хочу надышаться Москвой напоследок. Неизвестно, когда теперь сюда вернусь. И вернусь ли вообще.

Иду на набережную, покупаю себе мороженое, и, наверное, впервые за последние несколько месяцев, чувствую себя настолько легко, что даже хочется жить. Воздух, несмотря на концентрацию выхлопных газов в нем, кажется свежим и сладким, мягкий ветерок треплет многочисленные прядки волос, выбившихся из собранного на скорую руку небрежного пучка — я так и не успела причесаться. Мне хорошо. Несмотря на печать непроходящей тоски по отцу в душе, мне хорошо, и это кажется просто невероятным. Я бреду по набережной, ем мороженое, и даже изредка улыбаюсь.

Проходит час, другой, на улице темнеет, зажигаются фонари, прохожих становится все меньше, а я все никак не могу нагуляться. Ноги гудят от долгой ходьбы, глаза буквально слипаются от усталости, но мне так не хочется возвращаться в одинокий гостиничный номер, что я откладываю и откладываю этот момент. Идти дальше уже просто нет сил, я подхожу к невысокому металлическому ограждению, что отделяет пешеходную зону от спуска к воде, опираюсь руками на перила и долго смотрю на воду.

Завороженная волшебным мерцанием городских огней в темной глади воды, не сразу обращаю внимание на присоседившегося по правую руку от меня мужчину, что подошел к перилам, и так же, как и я, оперся о них локтями. Но вскоре мне все же приходится на него посмотреть — правую сторону лица начинает печь, и я буквально кожей чувствую на себе чужое пристальное внимание. Весь воздух вышибает из легких, а сердце резко ухает вниз, когда я поворачиваю голову и вижу рядом с собой Баженова.

Первый порыв — бежать. Испуганно оглядываюсь, но, заметив позади себя горообразную фигуру Николая, понимаю, что это бессмысленно. Далеко убежать у меня не получится. Вцепляюсь в перила мертвой хваткой. Мы не одни на набережной, здесь все еще прогуливаются немногочисленные прохожие, но я уже из личного опыта знаю, что этих ублюдков присутствие людей вокруг не остановит.