Опасная находка

— Дело в ее поведении, понимаете, в свете ее предыдущего преступления. И тот видеоролик, в котором она смотрит на пожар… И как она вела себя во время интервью. Она… — И снова слова меня подводят. Что — она? — Простите, Энди. Другого способа сказать это просто нет. Она очень неприятная девушка. Простите, но это все.

Коготок увяз, всей птичке пропасть. И знаете что? Если я предвзятый свидетель, то, по крайней мере, меня не вызовут в суд.

Он смеется.

Слава богу.

Его лицо снова светлеет. Я всего лишь девушка, снимающая документальный фильм.

— Да. Я видел ролик с автобусом. — Он кивает, и мы возвращаемся к прежнему разговору. — «Неприятная» — подходящее слово, Эрин. Неприятная, но не плохая, я не считаю ее плохой, просто она легко поддается влиянию. И я надеюсь, она передумает, прежде чем шагнет за черту, потому что некоторые шаги безвозвратны. После этого мы просто не сможем ей помочь. Мы не станем искать способ ее вернуть, если вы понимаете, о чем я. — Он говорит почти шепотом. Я слышу, как Мишель возится на кухне, до нас долетает сигаретный дым. Он вздыхает. Мы обмениваемся взглядами. — Будет сделано все возможное, Эрин. Но некоторые люди сами не хотят себе помогать.

Мне кажется, мы понимаем друг друга. Я думаю, мы сойдемся.

— Честно говоря, Мишель понятия не имеет, кем стала ее дочь. Она не могла подобного предвидеть. Визиты раз в неделю в течение пяти лет не способствуют должному исполнению материнских обязанностей.

Он смотрит в сторону кухни. Я пользуюсь возможностью сглотнуть слюну. Желание выглядеть нормальным человеком под такой проверкой усложнило работу самых базовых телесных функций. Он продолжает:

— Холли изменилась за пять месяцев до своего освобождения. У нас есть показания тюремных охранников и консультантов. В то время произошли сразу два события. Она записалась в тюремный благотворительный проект, а также согласилась сниматься в вашем документальном фильме. Я могу со всей уверенностью сказать, что вы — не глава лондонской ячейки «Аль-Каиды», Эрин, но я потерял бы работу, если бы немного в этом не покопался. — Тишина. Он смотрит на меня. Намек на улыбку прячется в уголках его рта.

Черт, так они ко мне уже присматривались! Насколько пристально?

— Я подозреваемая?

Я знаю, что о таком не спрашивают, но хочу знать, подозревают ли меня.

Чувствую, как краснеют щеки, как на коже шеи возникает жжение. Я определенно теряю контроль над своим телом.

Он хихикает с довольным видом.

— Нет. Нет, Эрин, вы уж точно не подозреваемая. Вы никогда не встречались с Ашаром Фаруком, ваша единственная встреча с Холли снята на видео, ваши телефонные звонки в тюрьму были записаны и в свое время прослушаны. Я сам их прослушал.

Дерьмо.

— Вы ни в чем не виноваты. Но вы должны как можно скорее переслать мне копию вашей записи, сегодня — и тогда мы от вас отстанем. Мы не интересуемся лично вами. На данном этапе. — Еще одна тень улыбки. С этими словами он встает и отряхивает брюки. А затем поднимает взгляд. — О, и это само собой разумеется, но пока что не делитесь этой записью больше ни с кем. Ни с агентствами новостей, ни с прессой. Вы не сможете использовать эту запись для своего фильма, пока не закончится расследование. И, знаете что, прежде чем ее использовать, сделайте мне одолжение, уведомьте меня заранее. Появляйтесь. Не пропадайте.

Он улыбается. И это действительно улыбка победителя. Он неплохо выглядит, как ни посмотри.

И я не знаю, почему говорю это, но слова срываются с губ сами:

— Энди, когда все закончится, я хочу эксклюзив на эту историю. Прежде чем в игру вступят все остальные. Было бы замечательно, если бы мы взяли у вас интервью. — Вот. Я сделала свое заявление.

Его улыбка становится шире — удивленная, веселая.

— Не вижу причин не согласиться. Как только это станет доступно общественности. Не повредит. Вы, Эрин, похоже, снимаете неплохой фильм. Интересный. Позвоните мне.

С этими словами он уходит.

Добравшись домой, я первым делом мчусь на чердак. К счастью, Марка пока нет дома. Он сегодня встречается с бывшими коллегами, ищет контакты, с помощью которых можно продать бриллианты. Но пока что бриллианты все еще у нас на чердаке, и я о них беспокоюсь. О нашем тайнике. Если решат обыскать дом, тайник непременно найдут. Я сдвигаю старую швейную машинку, прикрывая ею оторванную изоляцию. Сажусь, скрестив ноги, на занозистый пол, и отчаянно пытаюсь понять, не делает ли швейная машинка тайник более очевидным. Если специальный отдел обыщет наш дом, привлечет ли швейная машинка их внимание или скроет от взглядов оторванную изоляцию? Я искала в интернете информацию об отделе СО-15 по пути домой. Это отдел специальных операций службы столичной полиции, команда по борьбе с терроризмом, департамент, созданный путем слияния прежнего отдела спецопераций и антитеррористического отдела. Они серьезные ребята.

Я снова сдвигаю швейную машинку.