— На свою помятую рожу в зеркало глянь, — бросаю я ему, стягивая со стула свитер.
— Ой, да начхать. Мне торговать ею, что ли? У тебя там, кстати, труба разрывается. Свечка. Череп. Кабан. Калаш. Малевич. Любопытная компания… Видать, потеряли своего Сашу Белого. Ищут.
— Ответил бы, сказал, что перезвоню.
— Я тебе не долбаная секретарша, — кудахчет Птенчик, когда мы выходим из дома на улицу во двор.
Гномыч, двигаясь по диагонали, шурует к кустам. Этот усаживается на деревянные ступеньки, а я, чиркнув зажигалкой, вставляю сигарету в рот и отправляюсь рубить дровишки. Это занятие — мой личный дзен.
— Хорошо тут у вас, — выдает мажор минут пятнадцать спустя. — Тишина. Лес кругом. Сосны. Чистый воздух.
— Да, заебись, — соглашаюсь с вышесказанным и делаю замах.
— Слышь, дровосек, а тут всегда так было?
— Как? — беру следующий чурбан.
— Тухло. В плане… местных здесь немного же?
— Поразъехались кто куда. Людям работать негде. Все вон позакрывали: школу, сад, больницу, завод.
— Ты в этих местах вырос?
— Да. Раньше все было по-другому.
Такая вдруг дикая тоска накатывает…
Перед глазами проносится беззаботное деревенское детство. Шальная юность. Столько разных картинок в голове всплывает… Как бегали с пацанами на речку, играли в «казаки-разбойники». Как жрали горстями землянику в поле, пасли скот, купались в карьере и прыгали с тарзанки. С каким размахом праздновались дни рождения и свадьбы. Как провожали нас с Черепановым всем поселком в армию.
— Чего завис?
— Да так, вспомнил кое-что.
— Твоя мать… она…
— Умерла.
— Я просто видел фотки на стенах.
— Болела, — поясняю коротко, дабы избежать последующих вопросов. На эту тему я говорить не люблю.
— Столько детей на снимках. А Лиса моя часто тут бывала?
— Часто. Она у бабы Маши каждое лето безвылазно проводила, пока мать с очередным хахалем в Москве бухала, — метнув топор в сук, снова тянусь за сигаретами. Мне всегда с утра одной мало.
— А вы с ней типа дружили? — с силой давит из себя это безобидное слово.
— Дружили, мечтали… Виды у меня на нее были, ты же в курсе, — присаживаюсь рядом.
— Че, прям влюблен был? — уточняет, забавно нахохлившись.
— Нет, — честно говорю, как есть. — Но Лялька всегда виделась мне идеальной кандидатурой для создания семьи. Добрая, порядочная, скромная, неглупая. Во всяком случае так казалось, до того момента, пока я не узнал, что она спуталась с тобой, — добавляю, скривившись.
— Слышь… Спуталась, — повторяет недовольно.
— А че, не так? Никогда не думал, что Алена поведется на понты, бабло и сахарную морду, но как вышло…
— Дурень, ни черта ты не понимаешь! Бабло и понт ни причем. Мы с ней с девятого класса друг на друга капитально запали.
— Да уж, Харитонова рассказывала про вашу войну. Если бы я знал, что ты регулярно портишь Лисицыной жизнь, закатал бы в бетон, поверь.
— Сука, я так ее люблю… — выдыхает, хватаясь за голову. — И найти не могу, и забыть не получается. Намертво внутри засела, понимаешь?
— Спугнул девчонку, — констатирую очевидное.
— Да чем спугнул, мать твою? Я же наоборот все по фэн-шую продумал. Поженились бы, забрал бы их с Ульяной к себе в квартиру. Моя семья нас поддержала бы.
— Лисицына всегда думала о других больше, чем о себе.
— Поясни-ка…
— Она не хотела стать для тебя обузой.
Мне почему-то это видится именно так.
— Обузой не стала, но стала моим проклятьем, — произносит он потерянно.
Повисает пауза.
— С бухлом надо завязывать, — чуть позже озвучиваю первую здравую мысль за неделю.
— Мне итак нормально. Ваш самогончик ваще отлично зашел.
— Чердак трещит.
— А у меня ни фига! — самодовольно ухмыляется.
— Пошли кофе бахнем, — поднимаюсь со ступенек и зову Чунга-Чангу, обоссавшую весь забор.
— Замути еще жареного картофана с салом. По-братски… — хлопает меня по плечу.
— Лады. Только не надо помогать.
— Это я могу!
Столичная белоручка.
— Искромсал вчера кило картошки до размера сливы. Идиот безнадежный!
— Мне всю жизнь готовили и подносили, откуда у меня, по-твоему, возьмутся подобные навыки?
— Барин херов, — машу на него рукой.
— Зато у тебя отлично получается.
Даю ему подзатыльник.
Вы, наверное, не понимаете, как мы тут оказались в компании друг друга…
А дело в том, что мы с Беркутовым случайно пересеклись в прошлую субботу. Потом вышло так, что зависли у него на хате. В четверг вечером и до моего Бобрино добрались.
Я затопил баню. Ужрались до поросячьего визга. Так и тусим тут уже три дня…
— А я по Харитошке тогда понял, что между вами заискрило и закрутилось, — достает вилкой огурцы из пузатой банки. — Она такая странная была наутро.
Молча срезаю кожуру.
— Я тебя спалил, — признается вдруг.
Вскидываю на него вопросительный взгляд.
— Видел, как ты выходил из той комнаты, где она ночевала. — Зажгли уже тогда, что ли? — тянет лыбу и многозначительно подмигивает.