Она о них совсем забыла, они нахохлились, готовые встретить ночь, это было такое трогательное и прелестное зрелище, эти два неразлучных существа, ставших невидимыми с приближением темноты, в пронизывающем холоде, что ей захотелось сказать что-нибудь по этому поводу, но он начал вести рукой выше по ее затылку. Она почувствовала, как его пальцы поднимаются по волосам, словно медленная, сильная и послушная гребенка, волны от прикосновения которой обегали все ее тело. Она не могла отказать ему в этом «тыканье», но сама чувствовала себя неспособной говорить ему «ты», это слишком смущало ее, было почти непристойным. И вдруг она уже больше ничего не могла сказать, позволив охватить себя изумительной дрожи. Даже закрыла глаза и перестала видеть свет, который как раз зажегся там, по ту сторону деревьев. И на мгновение она представила себя дома, в ванной, соскальзывающей в пенную воду перед вовсе не таким уж укромным окном, и, стоя в этой холодной квартире, испытала в точности такое же ощущение, когда ложилась в свою ванну, когда горячая вода поднималась вокруг нее и покрывала все ее тело. Когда она вновь открыла глаза, свет напротив уже погас, и она задумалась: а можно ли ее видеть, несмотря на эти деревья, можно ли видеть, что она здесь, ведь наверняка можно, здесь последний этаж чуть ниже, чем напротив. Хотя, даже если и можно ее разглядеть, кому придет в голову выглядывать наружу, выкручивать себе шею, чтобы посмотреть сквозь ветви деревьев, кому взбредет идея искать ее здесь? Ричард сейчас в Киеве, вернется только завтра вечером, Вани приготовила полдник и, видимо, сейчас гладит, а дети наверняка играют в своей комнате… На секунду она очень точно представила себе, что происходит напротив, и рассердилась на себя за то, что она не там, но уже почувствовала другую руку, спускавшуюся по ее костюму к талии и ниже. Она закрыла глаза, в какой-то момент он прильнул к ней, не прижимаясь слишком сильно. Однако у нее было ощущение, что он захватил ее целиком, от него исходило тепло. Вблизи Людовик казался еще крупнее, она чувствовала его позади себя, над собой, он положил свой подбородок ей на голову, а когда обнял ее крепче, ее затопила некая глубинная, первобытная, но при этом мягкая сила. Аврора испытала головокружение, тревожный соблазн того, что приводит нас в восторг и настолько же пугает. Чтобы не потерять почву под ногами, она открыла глаза. Теперь на кухне горел свет и в гостиной тоже, день мало-помалу уступал. Она представила, как Вани моет чашки после полдника. Виктор уже должен быть дома, потому что два окошка мансарды были освещены, и маленькое оконце в глубине. Весь этот свет, зажженный, разумеется, совершенно попусту, ее успокаивал, для нее это было чем-то вроде ориентира, неугасимого бакена ее весьма упорядоченной повседневности, который означал для нее, что ее жизнь по-прежнему там, в другой стороне двора, ждет ее. А стало быть, она могла заблудиться без угрызений совести. По крайней мере она не могла уйти слишком далеко, не было риска, что потеряет опору под ногами так близко от берега, зная, что ее дом виден невооруженным глазом. Это было как маяк для парусника, который отважился выйти в бурю, это значило исследовать свой страх, не теряя при этом из виду запасной выход. Она снова вспомнила свои детские игры в прятки, когда мечтаешь стать невидимкой, вдруг совершенно исчезнуть на глазах у всех, оставаясь прямо перед ними, совсем рядом.