Опасная тайна

«Прочитал эссе Льва Рубинштейна «Ты кто?» и вспомнил анекдот советских времен. Вызывают ев­рея в КГБ и сообщают, что у него в Америке уми­рает очень богатый дядя и он единственный наслед­ник. «Так что, товарищ Рабинович, идите в соседнюю комнату и напишите ему теплое письмо». — «Но, то­варищ полковник, я с ним никогда не переписывал­ся». — «Иди и пиши». Сел писать. «Дорогой дядя Гри­ша! Наконец удалось выбрать место и время, чтобы написать Вам письмо...»

Лев Рубинштейн тоже очень умело выбрал вре­мя и место. Идет война, гибнут еврейские дети, гиб­нут ливанские дети, а он решает кардинальный, но неприличный вопрос: когда ему говорить, что он ев­рей, когда «русский», а когда «Рубинштейн некреще­ный». Почему для русского или татарина нет такого вопроса? Потому что они внутренне раскрепощены. И только для закомплексованных, слабых людей всех национальностей эта самая национальность становит­ся проблемой. Половину своей жизни я прожил за ру­бежом, для меня не было этого вопроса. На вопрос о национальности отвечал однозначно — «советский», и при этом у меня была бар-мицва, и на высокие празд­ники я с папой ходил в синагогу. Для меня и, смею на­деяться, большинства моих собратьев быть евреем — это как дышать. Даже делая последний вдох в герман­ской душегубке наш народ, слабея, шептал «Слушай Израиль, Г-сподь наш, Б-г един!»

Ставить вопрос о диалектическом отношении к своему еврейству сегодня просто неприлично. Это как если бы во время Сталинградской битвы боец раз­мышлял: «А я советский или не советский?» И прие­хав в СССР, я оставался евреем, решив, что здесь мое место, и десять лет сидел без работы, на случайных заработках.

И как бы патетично это ни звучало, могу уверен­но сказать: будь я моложе, я бы поехал завтра добро­вольцем в Израиль. Потому что, отвечу Вам и дру­гим ищущим выход из неудобной ситуации: не будет Израиля, не будет и нас с Вами», (http://jig.ru/index4. php/2006/08/08/ya-evrei-3.html).

Давайте не обращать внимания на то, что живущему ныне и собирающемуся жить и дальше в России Голен­польскому на вопрос, будет или не будет Россия, глубоко наплевать — он о России в своей реплике и не вспомина­ет. Но не сомневайтесь, что он глубоко уверен, что рус­ские не любят таких приятных людей, как он, не за такие, презрительные к русским откровения, а исключительно из-за своей «русской ксенофобии», а личные человече­ские качества Голенпольского к этой нелюбви не имеют ни малейшего отношения. Поэтому, если я сделаю пред­положение, что в нем на уровне инстинкта отсутствуют начала человеческой морали — того, за что люди уважа­ют людей, в том числе, за что евреи уважают людей, — он меня не поймет.