Опасная тайна зала фресок

Приземление оказалось намного жестче, чем он ожидал. Колени подогнулись, и Энцо сильно ударился спиной. Слежавшийся песок был чертовски жестким, и от резкого толчка воздух словно вылетел из легких. Через секунду Маклеод пришел в себя и понял, что смотрит на проплывающий вверху мост, не в силах вдохнуть и двинуться с места. Если у преследователей есть пистолеты, он окажется как на ладони, едва баржа выйдет из-под моста.

Он беспомощно лежал на спине, когда над ним вновь появились щедро усыпанное звездами небо и двое мужчин, глядевших на него сверху. Один из них смеялся, другой остался мрачным и даже не улыбнулся. Может, опасность была воображаемой и двое прохожих на мосту Сен-Луи просто возвращались домой после весело проведенного вечера? А он сиганул вниз как сумасшедший. Энцо попытался представить свою реакцию при виде человека, без видимых причин сиганувшего на проходившую под мостом баржу.

Странный паралич легких прошел; со звуком, напоминающим не то кашель, не то отрыжку, они болезненно наполнились воздухом. Преодолевая боль, Энцо поначалу дышал с трудом. Приподняв голову, он увидел, что двое мужчин по-прежнему стоят на мосту, глядя, как баржа огибает северную часть острова Сите. Вспыхнул крошечный огонек — один из его преследователей закурил. Энцо уронил голову на песок и несколько минут лежал неподвижно, ожидая, пока выровняется дыхание и успокоится сердце.

Рулевой, к счастью, не заметил самовольного вторжения — Энцо видел его через стекло рубки. Он курил сигарету и время от времени подносил ко рту большую кружку с кофе. Баржа прошла под четырьмя мостами, миновав оконечность Сите. Впереди открылась широкая гладь Сены. С трудом поднявшись на ноги, Энцо начал кричать и махать руками — ему вовсе не улыбалось прокатиться до Руана.

Проступившее изумление на лице рулевого быстро сменилось гневом, и губы энергично зашевелились. Энцо мог лишь представить себе поток отборной ругани, которой его осыпали, — монотонно гудящий мотор буксира заглушал все звуки. Группа молодых людей, переходившая пешеходный мост Искусств, свесились через перила, с интересом глядя вниз. Мотор переключился на задний ход и взвыл, увеличивая обороты. Баржа замедлила ход и медленно повернула к набережной у моста Сен-Пьер. Оскальзываясь в песке, Энцо кое-как перебрался на другой борт, ближе к берегу. Баржа подошла почти вплотную к парапету. Энцо поручил, так сказать, душу Богу и прыгнул через сужающийся просвет, поскользнувшись на булыжной мостовой и приземлившись на четвереньки. Брюки порвались на правом колене. Поднявшись на ноги, Энцо заметил в прорехе белую кожу и глубокую кровоточащую ссадину. Ободранные ладони больно саднили.

Рулевой высунулся из рубки и на всю реку отвел душу, высказав Энцо все, что думает об идиотах-экстремалах. Маклеод мельком отметил цветистость и выразительность французского языка. Людей на мосту стало заметно больше: около дюжины зевак следили за развитием событий, свесившись с перил. Энцо с досадой отметил — когда решается вопрос жизни и смерти, ни одной души не встретишь, а тут… На другом берегу он различил длинный сумрачный силуэт Лувра, казавшегося меньше в тусклом свете набережной, а над ним — залитый светом купол Института Франции, резко выделявшийся на фоне ночного неба. Оказывается, Маклеод спрыгнул на набережную в двух шагах от своего дома.

Рулевой не унимался. Но что Энцо мог ответить? Что тут было объяснять? Он и не пытался, просто повернулся и кинулся бежать, словно пойманный школьник-прогульщик, по набережной Малаке, оскальзываясь в спешке и оставляя за собой след мелкого песка.

Улица Мазарини огибала Институт Франции. Энцо пробежал без остановки до самого кафе «Ле Балто» на углу улицы Генего. Там он остановился и несколько минут хватал воздух ртом, прислонившись к стене рядом с дверью подъезда, пока не отдышался. Набрав код, он поспешно ступил в безопасный холл.

Войдя, Энцо сразу почуял неладное. Свет не горел. Специальный таймер в подъезде включал лампы ровно настолько, чтобы жильцы успели подняться на очередную площадку и нажать следующий выключатель — это экономило электроэнергию, но сейчас вокруг было темно — хоть глаз выколи. Затаив дыхание, Маклеод вслушивался в темноту. Собственное сердцебиение казалось ему оглушительным, но все-таки он отчетливо расслышал скрип деревянных ступеней — словно снег похрустывал на морозе. А затем наступила тишина. На площадке первого этажа кто-то стоял. Кто-то ждал в темноте. Подстерегал его.

В полной тьме Маклеод бесшумно прошел через холл, напружинив плечи, коснулся ладонью холодных гладких перил и начал подниматься по лестнице, ступая как можно бесшумнее. Тишина в доме была мертвой, пугающей.