Опасная тайна Зала фресок

— О’кей, вот здесь вы входите. — Придвинув схему Люксембургского сада, Самю, зажав зубами дымящуюся самокрутку, повел красную линию на карту картезианцев через верхний правый угол. — И идете вот этим окольным путем, примерно под улицей Огюста Компта. В восемьдесят восьмом там все замуровали, но в девяносто втором мы пробили лаз. Многие пролезали, может, и вы просочитесь. — Вернувшись к карте с подробным планом бункера, Самю довел окольный маршрут до верхнего правого угла. — О’кей? Вам ясно, где мы?

Энцо кивнул.

— Так, вот вы дошли до бункера. Здесь начинается полный трындец. Черт ногу сломит в такой неразберихе. — Самю аккуратно провел зигзаг — сперва на юг, затем на запад — в невообразимой путанице петель и загогулин, закончил линию маленьким красным кружком и торжествующе заявил: — И вот он, Зал фресок. — Энцо едва видел его ухмылку через густой дым. — То еще местечко. Вроде наркотического глюка.

Энцо подумал, что все это безнадежное предприятие один сплошной… В смысле, в страшном сне не приснится.

— Сколько времени это у меня займет?

Самю пожал плечами:

— Минут тридцать — сорок, смотря как пойдете. Может, быстрее, а может, и дольше. — Он пододвинул к себе три прозрачных пластиковых папки. — Я положу схемы сюда, чтобы не расплылись от сырости. После такого дождя воды внизу будет по колено. Берегите их как зеницу ока, друг мой, — изрек он, засовывая карты в защитную оболочку, — ибо от них зависит ваша жизнь.

II

Мраморная женщина с поднятым мячом стояла, опираясь на левый скат остроконечной арки, нечувствительная к потокам дождя, сверканию молний и раскатам грома. В ее полной безмятежной уверенности улыбке Моны Лизы чудилось нечто стоическое. Сидя в темном кабинете Раффина, Маклеод с завистью смотрел на нее в окно, желая обрести спокойствие мраморной статуи. Ему было очень страшно. Больше, чем когда-либо в жизни. Он боялся за Кирсти, боялся того, что с ней, возможно, уже случилось. Опасался нехватки мужества и сил, чтобы изменить ее — и свою — судьбу. Капли дождя, стекая, оставляли следы на стекле, похожие на дорожки от слез, и в свете уличных фонарей тени этих дорожек ложились на щеки Энцо.

Открылась дверь гостиной, и на пол легла полоса бледно-желтого электрического света. Секунду слышались звуки работающего телевизора и гул голосов. Раффин прикрыл дверь, и стало почти тихо. Секунду постояв, он подошел к окну, держа в руке сверток из мягкой ткани. Роже развернул сверток: изнутри тускло сверкнул иссиня-черный ствол револьвера с полированной деревянной рукояткой.

— Он заряжен. Возьми его с собой.

Энцо покачал головой:

— Нет.

— Почему?

— Я не смогу им воспользоваться.

— Энцо…

— Нет, Роже!

Раффин долго стоял в темноте, протягивая револьвер, потом снова завернул его в ткань. Энцо слышал его частое дыхание.

— У тебя еще минут десять.

Когда он открыл дверь, Энцо сказал:

— Роже… — Журналист обернулся. — Спасибо.

В дверях Раффин разошелся с Саймоном, закрыв за ним дверь и оставив стоять в темноте.

Не сводя глаз с мраморной женщины, Энцо проговорил:

— Закрыто! Читать не умеешь?

— Сорока, я не хочу, чтобы ты это делал, — послышалось от двери.

— Мы уже все обсудили.

— Я не хочу потерять двоих людей, которых люблю больше всего на свете.

Обернувшись, Энцо пристально посмотрел на старого приятеля. Даже в слабом свете уличных фонарей было заметно, как бледен Саймон.

— Ты же знаешь, мы с Линдой не переставали общаться. Кирсти, можно сказать, выросла на моих глазах. Когда возникала проблема, Линда всякий раз звонила мне… — Саймон зачем-то посмотрел на свои руки. — Может, потому что у меня нет своих детей, но Кирсти стала мне вроде дочери… Не подумай, будто я пытался занять твое место, — заторопился он. — Она бы этого не потерпела. Она всегда тебя любила, Сорока, потому и не прощала. Ребенку трудно смириться с тем, что его бросили.

— Я не…

— Я знаю, — выставил ладони Саймон, предупреждая протест. — Я ей тысячу раз говорил, но так и не смог переубедить.

— Это мать ей вдолбила.

Саймон кивнул.

— Линда нарочно ничего не корректировала. Ты обидел ее, Сорока, и отомстить она могла только через Кирсти. Ладно, дело прошлое… — Он глубоко вздохнул и посмотрел мимо Энцо на улицу. — Я все же хочу позвонить в полицию.

— Не смей.

— Энцо…

— Нет! — Маклеод в упор взглянул на Саймона. В этот момент они походили на двух матерых самцов, готовых сцепиться рогами, отстаивая свою территорию. — Это означает подписать ей смертный приговор.

— Можно подумать, сейчас ты не подписываешь свой!

— Я скорее умру, чем буду жить с мыслью, что виноват в гибели дочери!

— Господи, Сорока, — раздался в темноте шепот Саймона. Их лбы сошлись с мягким стуком, знаменуя окончание так и не начавшегося боя. Саймон обнял приятеля, с которым познакомился в тот день, когда впервые пошел в школу, и стиснул так, что Энцо чуть не задохнулся. Его борода царапнула Маклеода по щеке. — Господи, — снова прошептал он.

III