Опасная тропа

Жду не дождусь тебя. Знаешь, мы еще месяц будем здесь. Ты приедешь, и мы с тобой пойдем на тот дикий берег, где я нашла кошелек с лотерейным билетом, на который выиграла потом швейную машину. Помнишь, там к берегу подступает лесочек и зеленая трава, где мы были одни. Я тогда не хотела купаться и загорать, а ты настоял, чтобы я вошла в воду. Там я впервые купалась в море. Какой ты у меня хороший! Потом мы лежали на золотистом песке в тени молодых говорливых тополей. Сквозь листья тополей мы видели в небе застывшие белые облака, такие причудливые, что в них мы угадывали очертания и диких зверей, и добрых ангелов, и белокаменных дворцов… Ой, ужас, если бы я в тот миг узнала об этом, я умерла бы от страха: помнишь, коснувшись твоей руки леденящим холодом, скользнула змея, и ты только на следующий день рассказал мне об этом? Какая я счастливая! Это потому, что ты у меня есть, такой хороший и я люблю заглядывать в твои глаза, в них я вижу море твоих чувств. С тобой мне открывается новый мир. Сколько жизни, сколько страсти, сколько непостижимого во всем этом! Я люблю тебя, очень люблю.

Твоя Цуэри, твоя девочка шилагинская».

ПИСЬМО СЕДЬМОЕ

Конверт с рисунком уникальной арочной плотины в горах на реке Сулак. Письмо адресовано в аул Шилаги, Адзиеву Абу-Муслиму. Обратный адрес: Махачкала, улица Батырая, от Хасриева Али-Хаджи.

«Здравствуй, брат мой Абу-Муслим! Пишет тебе Али-Хаджи с пожеланиями доброго здоровья! Хотя какое у нас с тобой может быть здоровье, если раны войны до сих пор горят в нас. Ты уж прости меня, что не проведал тебя в больнице. Представляешь, и я в это же самое время лежал дома с кислородной подушкой… На фронте умереть не боялся, а теперь совсем не хочется умирать. Оказалось, не воспаление легких, как предполагал участковый врач; просто в легких «заговорил» старый осколок… Жена моя — славная женщина, хотя горцу не полагается хвалить свою жену, отвезла меня в Москву. Там и удалили еще одну злую памятку войны… Моей Уме достается со мной, но что поделаешь.

Недавно стала она меня укорять:

— Что ты за мужчина, у тебя нет никакой воли, говоришь, что бросишь курить, а куришь!

Сгоряча я ответил:

— Это последняя сигарета. Можешь все сигареты и даже пепельницы выбросить в мусорный ящик.

Если бы ты видел, как обрадовалась моя Ума-Ханум!

— Наконец-то! И так уж все комнаты, все ковры, вся мебель пропахли табаком.

А я, признаться, краем глаза поглядывал: куда она все понесет. Если б сказала: «Зачем выбрасывать, лучше докури!» — я б, наверное, выбросил. Но уж больно она обрадовалась. У меня даже слезы навернулись на глаза: легко ли, всю жизнь курил!