Опасное лето ( илл.)

Хомса включил желтый прожектор.

— Красный! Красный! — завопила Мюмла. — Мой выход на красный! Почему он всегда путает свет?

— Так бывает всегда, — успокоила ее Эмма. — Вы готовы?

— Я не знаю своей роли, — в панике пробормотал Муми-папа. — Я не помню ни единого слова.

Эмма похлопала его по плечу:

— Понятно, понятно… Все как и положено на генеральной репетиции.

Она ударила три раза палкой об пол, и в лодках воцарилась тишина. Счастье теплой волной согрело ей душу, когда она принялась крутить ручку, поднимая занавес.

Зрители, присутствовавшие на генеральной репетиции, ахнули от восхищения, ведь большинство из них никогда не бывали в театре.

И как было не восхититься? Они увидели мрачные скалы в багряном освещении!

Несколько правее платяного зеркального шкафа, задрапированного черным покрывалом, сидела Мюмла в тюлевой юбке с венчиком бумажных цветов на макушке. Мгновение она с интересом смотрела на зрителей, расположившихся за рампой, а потом принялась быстро, без тени смущения, декламировать:

Розы прекрасней, невинна, как ангел, о боги!
Ночью умру, рок жестокий, почто ты невинность караешь?
Топчешь цветок распустившийся. Ах, неужели
Юность, росой окропленную, срежет твой меч, Провиденье?

Внезапно за кулисами раздалось пронзительное завывание Эммы:

О, роковая ночь!
О, роковая ночь!
О, роковая ночь!

Муми-папа вышел из левой кулисы с плащом, небрежно переброшенным через плечо. Он повернулся к публике и стал читать дрожащим голосом:

Узы родства разорвать меня долг обязует.
Ах, неужели корону мою ты похитишь, сестрица
внука, рожденного мне моей дочкой-принцессой?..

Заметив, что ошибся, папа начал сначала:

Ах, неужели, царский венец ты похитишь, о тетка
внука, рожденного мне моей дочкой-принцессой?..

Муми-мама, высунув мордочку, прошептала:

Ах, неужели, корону мою ты наденешь, сестрица
нашей невестки, возлюбленной царского сына…

— Да, да, да, — подтвердил Муми-папа. — Я пропущу эти слова.

Шагнув к Мюмле, спрятавшейся за зеркальным шкафом, он произнес:

Ты, о неверная мюмла, молчи, содрогайся и слушай:
Лев сотрясает железную клетку, голодный.
Страшный, рычит на луну — о несчастная мюмла!

Наступило долгое молчание.

В ярости клетку свою сотрясает, голодный,
Мюмла, дрожи, лев рычит на луну, сотрясая
клетку непрочную — льва целый день не кормили…

— чуть громче повторил папа.

Но ничего не произошло.

Обернувшись, Муми-папа спросил:

— Почему не рычит лев?

— Не стану рычать, пока Хомса не подвесит луну, — заявила Эмма.

Хомса высунулся из-за кулис.

— Миса обещала сделать луну и не сделала.

— Ладно, ладно, — поспешно сказал Муми-папа. — Пусть лучше Миса идет на сцену, я-то все равно уже вышел из образа.

Миса важно выплыла на сцену в красном бархатном платье. Но тут же остановилась, закрыв лапой глаза и упиваясь тем, что она — примадонна. Это было бесподобно!

— В радости я… — подсказала Муми-мама, подумав, что Миса забыла роль.

— Да я же держу паузу! — шепотом огрызнулась Миса. Она приблизилась к рампе и простерла лапы к публике.

Что-то щелкнуло. Это Хомса запустил вентилятор в осветительской.

— Мам, это что — пылесос? — удивился ежик.

— Помолчи! — заворчала ежиха.

Миса начала декламировать трагическим голосом:

В радости я, и отрадно мне видеть
Череп врага — размозженный…

Но тут она оступилась и, запутавшись в бархатном платье, грохнулась в лодку, где сидели ежи.

Зрители закричали «ура!» и совместными усилиями взгромоздили примадонну обратно на сцену.

— Только не волнуйся, фрекен, — напутствовал ее пожилой бобер. — И сразу же откусывай голову!

— Кому? — растерялась Миса.

— Ну, тетушке вашенской внучки, кому же еще? — пояснил бобер.

— Они ничего не поняли! — прошептал Муми-папа жене. — Твой выход, и поторопись, милочка, будь так добра!

Мама быстренько подобрала юбки и, вынырнув на сцену, сказала с доброй и смущенной улыбкой:

Свиток мой черен — тебе он, Судьба, адресован.
Тот, кого ты привечала, — изменник, предатель, отступник.
Ложь — его путь, этой ложью и душу твою он отравит.