— Мы читали сочинение Томаса Мора, — добавляю я, — и я решила, что между фамилиями Тиррел и Брекенбери и гробницами в церкви существует какая-то связь. Я вспомнила, что видела эти фамилии в детстве в Сент-Кларасе, и мне подумалось: то, что эти люди упоминаются также и сэром Томасом, — не случайное совпадение.
Наша гостья больше не в силах сопротивляться.
— Так оно и есть, миледи! — с чувством восклицает она. — Но, видите ли, в некоторых случаях благоразумнее помалкивать, и я вот уже много лет держу все известные мне тайны при себе. Простому человеку опасно вмешиваться в дела сильных мира сего. Смею надеяться, я неплохо выполнила свой долг, когда король Генрих закрыл Сент-Кларас: я сделала так, что сестры ушли без лишнего шума, и передача монастыря прошла гладко. Я получила свою пенсию и с тех пор живу тихо. Если вы хотите, чтобы я поделилась с вами тайнами, которые хранила все эти годы, то прежде хочу получить от вас абсолютные заверения в том, что они не выйдут за эти стены.
— Можете не сомневаться во мне, мадам, — отвечаю я.
— Я тоже даю вам слово, — добавляет сэр Эдвард. — У нас нет причин обсуждать это с кем-то еще.
Элизабет Сэвидж, кажется, все еще колеблется, но наконец принимает решение.
— Хорошо, — говорит она. — Я поведаю вам то, что мне известно. Об этом не знает никто, кроме меня: все остальные, кто знал, давно ушли в мир иной. — И она рассказывает нам довольно необычную историю:
— Я родилась в начале века. Мой отец служил при королевском дворе, а происходим мы из старинного вустерширского рода. Моя кузина была фрейлиной королевы Анны Болейн, а позднее стала леди Беркли. Мой отец был младшим сыном, наследства ему ждать не приходилось, а жалованье было невелико, так что меня ждало лишь небольшое приданое.
Красотой я не блистала, а потому женихов не нашлось, и родители решили отдать меня в монастырь клариссинок неподалеку от Алдгейта. Мне тогда исполнилось восемнадцать, и перспектива стать монахиней меня не радовала. Но со временем я привыкла к этой жизни, хотя жить по примеру святой Клары[75]
— дело нелегкое. Во время моего посвящения настоятельницей была Алис Фитцлюис. Она умерла в тысяча пятьсот двадцать четвертом году, и новой настоятельницей избрали Дороти Камберфорд. Она занимала эту должность пять лет — до самой смерти, а потом милостью Божьей ее преемницей сделали меня. Мне еще не было и тридцати — довольно молодой возраст для такого высокого служения, но я прекрасно разбиралась во всяких коммерческих делах, а они — хорошее подспорье для религии. Я оставалась настоятельницей вплоть до тысяча пятьсот тридцать девятого года, когда орден был распущен. И с тех пор живу неподалеку от монастыря — на Харт-стрит. Я хожу в Сент-Кларас не только для того, чтобы посетить гробницы. Просто мне хочется так или иначе сохранять связь с монастырем, в котором я провела много лет, и с церковью, где похоронено столько моих сестер во Христе. Просто чудо, что церковь не подверглась разрушению, как множество других.Элизабет Сэвидж несмело улыбается нам, и ее печальное узкое лицо внезапно становится необыкновенно привлекательным.
— Извините, увлеклась воспоминаниями, — говорит она. — К тому же я непривычна к обществу. Вы хотите знать про гробницы. Да, но сначала я должна рассказать о покойной Дороти Камберфорд. Она провела в монастыре много лет, прежде чем ее избрали настоятельницей, а избрали ее из уважения к возрасту и святости. Она была сущим ангелом, правда страсть как любила всякие пересуды — ну да это грех всех монахинь! Но то, что она мне рассказала, никак нельзя назвать обычными сплетнями или слухами. Тем более что Дороти поделилась этим со мной, только когда поняла, что умирает. Бедняжка скончалась от рака; и я должна добавить, что она была очень сильным человеком и без малейших жалоб переносила страдания. Настоятельница хотела передать тайны нашего дома тому, кому могла довериться. И выбрала меня, поскольку подозревала, что я стану ее преемницей. Она даже высказала такое пожелание сестрам.