– У меня прекрасный характер! – возмутилась я и чуть было не отшвырнула рваную юбку, но сдержалась, прилежно продолжая шить. Мне не хотелось, чтобы он понял, насколько я задета. – Ты тоже не подарок, – добавила я более ровно.
– Я бы взял тебя к себе в дом, – продолжал Гарт, – но, к сожалению, не могу позволить себе иметь слуг. Все, что у меня есть, – маленькая хижина в заболоченной бухте, ну, такие места зовут у нас луизианскими топями, излюбленное место аллигаторов. Они выползают прямо к порогу в сезон дождей. Насекомые у нас тоже довольно докучливые. Москиты величиной с мышь, а змей так много, что из них делают занавески, чтобы не тратиться на лишние двери.
Я знала, он дразнит меня, но невольно поежилась.
– Нет, – подытожил Гарт, – тебе не понравится в Луизиане. Ты слишком испорчена цивилизацией, чтобы полюбить девственную природу. Но ты, конечно же, сможешь устроиться в Новом Орлеане. Девушка с таким несравненным обаянием, безусловно, не останется без…
Я отбросила шитье и встала.
– Почему ты не можешь оставить меня одну! – почти закричала я. – Разве тебе мало, что ты увез меня из дому, оторвал от семьи, сломал мою жизнь…
– В том, что ты оставила дом, нет моей вины, Элиза.
– И это снимает с тебя ответственность за то, что выпало на мою долю? – взорвалась я. – Ты лишил меня всего, а тебе все мало. Ты продолжаешь терзать меня и мучить постоянно, потому что тебе доставляет удовольствие издеваться над людьми.
Он взял мою руку.
– Будет тебе, Элиза, уж и пошутить нельзя…
Я взвизгнула, пробуя дотянуться ногтями до его глаз. Он поймал мои руки и завел их мне за спину.
– Пусти, – кричала я, – пусти! Я убью тебя, клянусь, я тебя убью!
– Убей прямо сейчас, – тихо рассмеялся он. – Клянусь, никто не может пожелать себе более сладкой смерти. – И он уткнулся лицом мне в шею.
Я решила притвориться: обняла его одной рукой за шею и поцеловала, а другой нащупала шитье и, достав иголку, воткнула ее ему в руку. От неожиданности он вскрикнул, а я выскочила из каюты и помчалась на палубу. В тот момент во мне окончательно созрела решимость броситься в море: жить с этим человеком я больше не могла.
Капитан Фоулер стоял возле самой лестницы, ведущей на палубу, и, когда я почти поравнялась с ним, он потянулся ко мне со знакомой скотской ухмылкой. Я невольно отшатнулась и, споткнувшись, скатилась с лестницы.
– Вы, кажется, куда-то торопитесь, дамочка, – сказал он, спускаясь ко мне.
Я всхлипнула от страха и быстро вскочила на ноги. С другого конца коридора ко мне шел Гарт. Я переводила взгляд с одного на другого, а потом, закрыв лицо руками, заплакала.
– Господи, – пробурчал капитан, – уберите ее куда-нибудь подальше, Мак-Клелланд. Эта ваша француженка действует мне на нервы.
– И мне, капитан, – сказал Гарт. Сбросив с плеча его руку, я побежала в каюту.
Я слышала, как оба они смеялись мне вслед, а когда, запутавшись в юбках, я едва не упала, капитан довольно заржал, заметив, что после всех проведенных на море месяцев я могла бы научиться ходить не спотыкаясь. В каюте я упала на койку и зарыдала. Я плакала долго-долго, пока не ослабела от слез. А когда слезы иссякли, я продолжала тихо всхлипывать, содрогаясь от жалости к себе и полной безысходности.
Гарт тихо вошел в каюту и сел рядом. Я ждала язвительных насмешек, но вместо этого он положил руку на мой влажный лоб и сказал:
– Прости меня, Элиза. Мне не следовало тебя дразнить. Я заслужил твой укол. Спасибо еще, что ты не спрятала у себя в юбках нож.
Его неожиданная доброта вызвала очередной приступ слез. Я не могла успокоиться. Гарт помог мне сесть и приложил к моим губам фляжку с бренди.
– Выпей, ты почувствуешь себя лучше.
Я покачала головой и хотела было отвернуться, но он крепко держал меня. Я повиновалась.
– Это не арманьяк, – поморщилась я.
– Ты права, это не арманьяк.
Гарт убрал фляжку и обнял меня. Я сопротивлялась только для видимости, но затем закрыла глаза и опустила голову ему на грудь. Мне было хорошо и уютно оттого, что он рядом. Я забыла, что со мной мой враг, мой безжалостный мучитель. Откинув волосы с моего лица, он шептал мне нежные слова, первые добрые слова, которые я от него слышала; нежно гладил мое лицо, спину, и я всем существом потянулась к нему.
В странном забытьи я чувствовала лишь жар, что огненными языками лизал мое лоно. Я плавилась в его объятиях, и на этот раз мы любили друг друга тихо и нежно. И только когда он закончил и я увидела довольный блеск в его льдистых глазах, только тогда я поняла, что меня очередной раз просто использовали. Я ненавидела его, но проклинала и себя, понимая, что больше не могу без него жить, как не могу выжить без еды и пищи.