Опасное окружение

Я закрыла глаза и от безысходности решила представить, что я с Гартом. Но воскресить чувственную истому и тепло, которые он дарил мне здесь, в этой самой каюте, было невозможно. Скот не был Гартом. Я не чувствовала ничего, кроме отвращения и боли, унижения и брезгливости. Он кряхтел, сопел, шарил по мне руками, а я тихонько всхлипывала и просила Бога поскорее остановить его.

Фоулер закончил быстро. Слава Богу, их светлость оказалась не способна продлить наслаждение. Он сел на корточки, склонясь надо мной, стал тискать меня и гладить. Застонав, я повернулась на бок и, свернувшись в клубок, закрыла лицо руками.

– Эй, француженка, нас ждет впереди много радости.

Он шлепнул меня по заду. Тихо заскулив, я попыталась укрыться.

– Нам еще долго плыть, месяц, а то и больше. Времени хоть отбавляй.

Вот так начались мои нескончаемые страдания, бесконечные унижения и пытки. Он насиловал не только мое тело, он втаптывал в грязь мою душу, разрушал сознание. Я стала противна самой себе, по-рабски запуганна и безобразна. Я перестала верить в Бога, который не защитил меня, и мечтала только о смерти.

Я была больше рабыней, чем те, что плыли в трюме. Капитан Фоулер запирал меня в каюте и никуда не выпускал. Он даже запретил мне подниматься на палубу, потому что однажды я чуть не бросилась за борт в мирный покой океана. С другой стороны, мое заточение было для меня благом: я не видела взглядов, которыми смотрели на меня моряки. Что было в этих лицах: злоба, похоть или даже сочувствие, – я не знаю. Унизительное сознание собственного ничтожества и стыд оказались для меня самой страшной пыткой. Фоулер вывалял меня в грязи, сделал неприкасаемой.

Фоулер ел со мной. За едой он был столь же неопрятен и мерзок, как и при отправлении других своих надобностей. Он даже спал со мной на той же койке, которую мы когда-то делили с Гартом. Он брал меня, когда ему заблагорассудится, оскверняя самыми немыслимыми способами, и я делала все, что он прикажет. Я больше не пыталась покончить с собой, твердо решив, что хочу жить и выживу.

Иногда он пинал меня тяжелыми сапогами, а я ползала и скулила у него в ногах, как побитая собака. Гарта тоже били ногами, твердила я себе, когда боль застилала сознание. Может быть, он выжил, выживу и я.

Фоулер внушал страх команде. Его никто и никогда не пытался остановить: матросы слишком хорошо знали, что прикончить человека ему так же просто, как расстегнуть передок штанов. Убийство для него – всего лишь еще одно извращенное удовольствие. Они, вероятно, даже радовались: когда он мучил меня, он не трогал их. Число экзекуций на палубе сокращалось ровно во столько раз, во сколько увеличивалось число пыток в моей камере.

Я забыла о гордости и хотела одного – умерить его жестокость. Я плакала, валялась у него в ногах. К стыду моему, я даже пыталась прихорашиваться: а вдруг он увидит во мне красивую женщину, заслуживающую лучшего обхождения? Я называла его Жозе и даже улыбалась ласково и кокетливо, словно добрая жена.

– Стараешься умаслить меня, стерва? – недобро усмехался он. – Будь я проклят, но ты, кажется, хочешь, чтобы я относился к тебе как к леди.

– Вовсе нет. Ты интересен мне как мужчина.

Он сгреб мое лицо в ладонь.

– Мужчина, говоришь? Я покажу тебе, какой я мужчина. А сейчас закрой рот. – Он ударил меня, и я полетела на койку. – Снимай это барахло и ложись ничком.

Расстегнув платье непослушными пальцами, я разделась и легла на спину.

– На живот, я сказал. Мордой вниз.

И вновь он терзал меня до тех пор, пока легкие мои едва не лопнули от крика.

Когда я решила, что запас его зверских штучек наконец иссяк, он придумал новую пытку. Однажды он привел ко мне в каюту молоденькую негритянскую девушку.

– Помнишь, как ты развлекалась, наблюдая за нашими мальчиками и девчонкой в Даоми, – заявил он со злорадной усмешкой. – Посмотрим, как тебе это понравится.

Девчонка слабо вскрикнула, когда он бросил ее на пол и раздвинул ноги. У нее не было сил с ним бороться, и она даже не плакала, когда он, справив свою нужду, ударил ее ногой в пах.

– Ну как, понравилось? – спросил он, застегивая штаны. – В следующий раз она будет смотреть, пока я проделаю то же самое с тобой.

Следующий раз, а за ним еще следующий… Фоулер сдержал обещание. Та женщина была свидетельницей моего позора, за ней еще многие другие из трюма, а я наблюдала за тем, что с ними проделывает мой тюремщик.

Я мечтала убить его. Не шпагой или из ружья, а медленно, так, как он убивал меня, так, чтобы жизнь вытекла из него но капле. Мне казалось, что, доведись мне выпустить из него кровь, я бы с наслаждением искупалась в ней и, быть может, снова стала прежней.

Изо всех сил я цеплялась за жизнь. Чего мне стоила эта борьба, я не знала до тех пор, пока однажды не предприняла очередную попытку добиться от моего мучителя снисхождения.

Фоулер состроил брезгливую мину:

– Ты, безмозглая французская шлюха, Жозе от тебя устал. От тебя смердит, и мне гадко смотреть на тебя. Хочешь посмотреть, почему?

Он зашелся сумасшедшим смехом и, выбежав из каюты, вернулся вскоре с маленьким зеркалом для бритья.