Опасное соседство

Черные безрогие бычки выглядели тучными, шкуры у них лоснились, и Джин порадовалась, что ни на шаг не отступила от установленного Саймоном графика их кормления. Он всегда говорил, что это слишком важное дело, чтобы доверять его интуиции Генри и его весьма неопределенному календарю. И все же она страшилась будущего, своей неспособности стать действительно безупречным фермером, чего всегда хотела раньше. Она понимала, что упрямые кислые почвы вельда, сейчас скрытые под своим зеленым экзотическим покровом, будут день за днем, безостановочно восстанавливать свои права и владения, а гусеницы и жуки будут продолжать свои бесконечные нашествия; а Генри, того и гляди, опять напьется невесть с чего и надолго исчезнет — разбираться с домашними неурядицами; Саймон же никогда больше не вернется. И Джон уже отслужил свои два года в армии и теперь должен поступать в университет, уж об этом-то она непременно позаботится, хотя бы во имя покойного отца; но вот даже ради Саймона она вряд ли сможет всегда жить на ферме одна и заниматься сельским хозяйством, фермерством, как это сделал бы он сам. Она не ощущала в этой земле неподвижности, как и окончательной точки в своей жизни.

На фоне закатного неба медленно проплывала бесцветная и беззвучная вереница птиц. На дамбе у запруды отчетливо вырисовывались силуэты гусей, вспыхивая белым в последних солнечных лучах. В небе постепенно гасли багровые краски, и Джин понимала: в этот вечер она прощается с Саймоном.

Снаружи дом казался темным и тихим. Она постояла на крыльце, прислушиваясь к хору лягушек и сверчков, грянувшему с новой силой, и ощущая тоскливое одиночество. Потом выключила свет на крыльце, вошла в дом и заперла за собой дверь. На мгновение задержалась у телефона, решительно отвернулась и пошла на кухню, твердо намереваясь приготовить себе ужин повкуснее — омлет с петрушкой и, может быть, со спаржей. Потом налила себе вина и включила приемник.

Посмотрев телевизор, Джин долго плескалась под горячим душем и наконец отправилась в спальню, забралась в постель и доставила себе редкое удовольствие — почитала лежа, прихлебывая горячее молоко, и выкурила сигарету. Потом она отложила недочитанный триллер — ей хотелось почитать еще, но почему-то было немножко страшно, совсем чуть-чуть, и почему-то казалось, что этот черный леопард ходит поблизости, рядом с домом, и тогда она выложила на столик у кровати электрический фонарик и старый кольт Саймона, автоматический, 38-го калибра. Такие пистолеты она помнила по старым фильмам о чикагских гангстерах: длинный ствол, вороненый затвор, тупой курок и магазин, полный блестящих патронов, отсвечивающих бронзой. Впрочем, кольт был в отличном состоянии и вполне мог ей пригодиться. Было уже около двенадцати, когда она наконец выключила свет. Некоторое время она полежала в темноте, потом заставила себя снова включить свет у кровати, встать и запереть дверь в спальню, а также закрыла и заперла оба окна, выходившие на лужайку перед домом, откуда видна была долина, похожая сейчас на черную пропасть. На единственном незакрытом окне справа она защелкнула ограничитель, оставив щель сантиметров пятнадцать, через которую лился ночной воздух, пахнувший влажной землей и травой; луны не было, стояла полная тишь, только вдали плыли, затихая, крики чем-то потревоженных хохлатых ржанок.