Джеймс начинал тревожиться из-за все усиливавшихся болей в груди, однако откладывал разговор об этом с родными, не желая их беспокоить. Адель мучилась с переломом бедра, а Делию, как он считал, просто грешно было тревожить в ее теперешнем блаженно-счастливом состоянии: она наконец-то была беременна, успешно прибавляла в весе, однако оставалась все такой же активной и полной самых радужных надежд по поводу грядущего материнства. Что касается Йохана, то до него не сразу дошло, что скоро он действительно станет отцом, ну а Джеймс, хотя с виду довольно флегматично отреагировавший на эту новость, в душе все же обрадовался значительно больше, чем хотел показать. Теперь он иногда жалел, что продал свой катерок, воображая, как станет учить внука рыбацкому мастерству, и понимая одновременно, что для него самого прожить еще десять или хотя бы пять лет — вопрос не самый простой. Каждое утро он пешком ходил в город, лениво слонялся по своему магазинчику и порой целыми неделями даже удочку в руки не брал, однако ялик все же сохранил и заходил навестить его, словно старого товарища, с удовольствием убеждаясь, что он в целости и сохранности и совершенно готов отправиться в море в любой момент, как только пожелает хозяин. В тот день, когда Йохан отвез Делию в больницу, Джеймс чувствовал себя каким-то удивительно свободным и неприкаянным, а к вечеру ему даже захотелось выйти в залив и немного порыбачить. После отлива он легко наловил наживки; стоял полный штиль, и было очень тепло — погода как раз для рыбалки, кроме того, Джеймс просто места себе не находил, даже не отдавая себе в этом отчета. Нет, явно не имело смысла сидеть дома! И он приготовил снасть и все необходимое: теплые вещи, термос, бутерброды, небольшую подушку, одеяло, электрический фонарик и полбутылки бренди.
Войдя в один из речных рукавов, он сразу почувствовал, как поднялось настроение, и подивился, отчего это рыбная ловля последние месяцы занимала столь ничтожное место в его жизни. Еще в заливе на отмели он наловил крупных креветок и встал на якорь у речного берега. Он пользовался маленькими крючками и легкой удочкой, ловя тупорылов над поросшим водорослями и полого уходившим на глубину речным берегом; тупорылы спрятались тут, понимая, что ночью выйдут на охоту их извечные опасные враги — горбыли-холо. Джеймс поймал четырех небольших карасей-тупорылов, сунул их в ведерко с водой, поднял якорь и переставил ялик на свое любимое место, где было значительно глубже.
Отсюда хорошо была видна автостоянка возле яхт-клуба; Джеймс вполглаза следил за концом удилища, поглядывая на берег, где мчались домой автомобили, брели вверх по склону холма рабочие с фабрики, проезжали велосипедисты, ворчали автобусы. У причала на яхтах и моторках засуетились их владельцы, готовясь к наступлению ночи. Какой-то катер и два ялика только что вернулись; от причала доносились веселые голоса и добродушный смех, хорошо слышные над водой. Наконец стало тихо, берег опустел, один за другим вспыхивали огни, а потом все окутала тьма, заперев Джеймса в крошечном мирке, ограниченном светом сигнального фонаря.
Он думал о Делии, вспоминая ночь ее появления на свет, и будто снова ощутил ту страшную усталость, которую испытывал, стоя под дождем у окна родильного дома. Тогда впереди была целая жизнь, но теперь перспектива прожить еще одну жизнь вызывала лишь чувство утомления и безысходности. Некоторое время он размышлял о великой тайне жизни, о рождении и смерти человека, о волшебстве познания. Еще полгода назад он был уверен, что, по сравнению со многими другими, не просто доволен собственной жизнью, но считает ее замечательной, весело прожитой и интересной, но теперь, видно, праздник жизни подходил к концу; впрочем, он не испытывал особых сожалений по поводу того, что жизнь будет продолжаться и без него. Он никогда прежде не позволял себе долго размышлять о смерти и теперь, не желая, чтобы подобные мысли взяли над ним верх, решительно выбил трубку и занялся подготовкой лодки к ночевке. Зажег керосиновую лампу, налил себе немного бренди и плеснул туда воды из алюминиевой фляжки. Потом вытащил удочку и сменил наживку. Даже тот факт, что он забросил всего одну удочку, свидетельствовал о том, что прежнего азарта уже нет.