Опасное соседство

А еще на Востоке считают, что если усы убитого зверя-людоеда не оборвать сразу, то волшебная сила, заключенная в убитом, станет давить на охотника-убийцу, пока не раздавит совсем. Необъяснимый ужас, испытываемый людьми перед дьявольски умным людоедом из Рудепурта, выразился в том, что когда того наконец убили, то усов у него вообще не обнаружили! Тернера пробрал озноб.

«Ликантропия» и «териоантропия» — эти термины выползли откуда-то из подсознания, мешая нормально мыслить. Ликаон, превращенный в волка Юпитером; вервольфы и оборотни, один ужаснее другого, люди в обличье хищников, хитрые и жестокие, безжалостно убивающие и питающиеся только человеческой плотью… Тернер закурил и в свете спички увидел лицо Стандера: чуть выступающие вперед зубы, очень белые, похожие на клыки хищника; заросший черной щетиной подбородок; прислоненная к стволу дерева и чуть откинутая назад тяжелая голова… Лицо это менялось у него на глазах, вроде бы на нем даже появилась злобная усмешка… Не владея собой, Тернер вдруг лягнул Стандера ногой. Глаза «чудовища» открылись, «демонические» черты его лица сразу смягчились, и снова перед ним возник Пол, испуганно фыркавший из-за слишком резкого пробуждения.

— Извини, Пол, я тебя испугал, наверно, — хрипло проговорил Клиф.

— Господи, — пробормотал Стандер, — а я уж решил, что это снова тот чертов леопард.

Помолчали. Потом Тернер сказал:

— Ты бы лучше все-таки не спал, Пол. Еще с дерева свалишься.

— Да, верно, не стоит. — И с неожиданной горячностью он прибавил: — Да если б и свалился, так, черт побери, птицей на помост бы взвился, до земли долететь не успел!

Ни один из них даже не усмехнулся этой шутке. Тернера мучила совесть, однако он решил, что не стоит сейчас что-то объяснять Полу — все равно не поможет, да и смысла не имеет.

В темноте красные огоньки их сигарет мелькали, точно огненные мухи, порой освещая красноватым светом ближние ветки, выхватывая из черноты лица.

Тернер спросил:

— Ты знаешь, кто такой Ван Вик Лоу?

— Нет, а кто это?

— Один поэт. Писал на африкаанс, умер году в семидесятом.

— А, понятно. Я думал, это кто-то из сотрудников заповедника. Нет, такого поэта я не знаю. — Последовало длительное молчание, потом Стандер сказал: — Я все пытался представить себе, о чем ты думаешь, но — сдаюсь. Честно говоря, мне и самому-то в голову черт знает что лезет!

Оба наконец рассмеялись с облегчением, снова почувствовав общность мыслей и устремлений, словно каждый из них только что проделал долгое путешествие в одиночку сквозь непроницаемую ночную тьму.

— А я все пытался вспомнить одно довольно длинное стихотворение, только ничего не вышло, зато название в голове почему-то застряло. К тому же я не настолько хорошо знаю африкаанс, чтобы полностью понять этого поэта. А стихотворение называлось «Черный леопард». Символично, верно? По-моему, он написал это под впечатлением Дантова «Ада», однако у него самого «зверь черный, но все ж прекрасный», что в африканском контексте, насколько я знаю, является воплощением идеи недостижимого совершенства — не то чтобы законом благородства для «дикарей», но неким идеалом чистоты, свободы от любых условностей и предрассудков. Некий усложненный вариант повторного оплодотворения матери-земли; этакий молодой побег интеллектуальной честности, когда, например, прекрасная чернокожая женщина становится предметом вожделения, естественно, без учета разных кальвинистических соображений на сей счет. Наверное, мне тоже кто-то растолковал смысл этого стихотворения — кто-то из знающих и африкаанс, и поэзию лучше меня. Очень неясная вещь. И, по-моему, неоконченная, словно в конце поэт так и не смог, будучи уроженцем Южной Африки, вырваться за рамки определенных условий, хотя и очень этого хотел. Словно это был некий преждевременный протест против того, что его душило; и он понимал, что его губит, но даже в виденьях и снах не сумел спастись — от себя.

Стандер хмыкнул:

— Да уж, от собственных мыслей порой действительно не спасешься! Вот кому такое стихотворение бы понравилось, так это Кампмюллеру! (Оба засмеялись.) Значит, «Черный леопард»? Надо обязательно прочитать. Наверное, не вредно и нам знать, что наших поэтов тревожило.

Голос его звучал насмешливо, но Тернеру вдруг показалось, что Пол как бы отказывает ему, аутсайдеру, в способности понять мистическую душу настоящего африканера.

Во фляжке осталось всего несколько глотков бренди, и они разделили их в дружелюбном молчании.

— Чтобы чувствовать себя совершенно свободным в интеллектуальном плане, — проговорил вдруг Стандер, — приходится идти на большие жертвы.

— Я знаю.

— Отсекать свои корни, при этом, возможно, теряя саму способность выжить. Завидую я вашей английской либеральной свободе!