Опасное задание. Конец атамана(Повести)

А в это время Сиверцев, Махмут и Саттар, оставив у коней Тельтая, поднялись на невысокое крыльцо, ведущее в штаб. Дорогу дальше им преградил часовой.

— К атаману, — властно бросил ему Сиверцев, приостанавливаясь и пропуская вперед Махмута с Саттаром.

— Стой! Куды без паролю? — попытался задержать их часовой.

Сиверцев, положив ему на плечо руку, назвал пароль.

— Проходите.

Куанышпаев и Ходжамьяров скрылись за дверью, а Сиверцев решил убрать часового, чтобы он не помешал.

— Прикурить не найдется?

— Найдется, прикуривай.

Часовой шагнул к Сиверцеву, зажал под мышку карабин и полез в карман за огоньком. Пригнулся, но разогнуться ему уже не пришлось. Ойкнув глухо, он сполз с крыльца. Сиверцев оттянул его подальше в тень, за карагачевый куст, и поднялся вновь на крыльцо.

Он знал, что за первой дверью, ведущей в здание штаба, находится большой коридор. В ней, как говорил Саттар, три двери. Одна к начальнику штаба — прямо. Другая к Дутову — направо и третья налево — в комнату, где находится атаманский конвой. Конвой этот обычно состоял из трех-четырех самых отчаянных и преданных Дутову головорезов, на счету которых не один десяток загубленных жизней.

Никому из конвоиров ни при каких обстоятельствах нельзя дать возможность выбежать из комнаты, когда в кабинете Дутова раздастся выстрел. И Сиверцев, как только вошел в коридор, остановился у двери налево.

Штабс-капитан поднял на него вопросительный взгляд.

— Этот с нами, — небрежно кивнул на Сиверцева Куанышпаев. Его штабс-капитан не пустил в кабинет к атаману, задержал около себя после того, как с порога доложил Дутову, что прибыли двое от князя Чалышева, и услышал в ответ:

— Пусть войдет один.

Атаман боялся незнакомых людей. Каждого нового человека он прощупывал цепким взглядом, с трудом справлялся с желанием вывернуть ему карманы, чтобы убедиться, нет ли там оружия. Много пролил людской крови Дутов, и нервы у него начинали сдавать.

— От князя? — Атаман настороженно взглянул на высокого плечистого джигита в пропыленном халате, шагнувшего в кабинет. И сразу отвел взгляд от его черных как ночь поблескивающих глаз. На какой-то миг от них стало не по себе, атаман схватил лежавший на столе кольт.

— Князь с пакетом послал, — ответил Махмут, спокойно разглядывая Дутова и пистолет.

— Давай сюда!

Взгляд атамана уже скользнул по цифрам на конверте. «Все правильно, от князя. — Но эту мысль тут же догнала другая: — а где тот связной, низенький, плосколицый?» Не выпуская пистолета, прижав локтем к столу пакет, Дутов надорвал его.

— Что у князя?

— Все хорошо у князя. На Джаркент князь завтра пойдет.

— Так, так, отлично! — Дутов наклонился к лампе, поднеся к глазам вынутый из пакета листок.

Почему-то в этот раз Чалышев написал свое донесение очень неразборчиво и очень мелко. Атаман прибавил в лампе фитиль и еще ближе поднес к свету донесение, влез с ним с головой в середину очерченного на сукне стола кружочка света.

— Н-ни черта не разберу, — пожал он плечами, положил пистолет на стол, взял листок обеими руками, чтобы он не дрожал, и спросил: — Князь был трезвый, когда писал донесение? — а спросив, поднял голову и похолодел. Прямо в сердце ему уперся черный ствол. От него уже невозможно было отвести зрачки и тело уже охватил озноб, сердце же зашлось и покатилось куда-то к пяткам.

Стоящий по ту сторону стола человек шагнул еще ближе и спокойно, тихо сказал (это и было самым страшным, что спокойно и тихо:

— Не кричи, Дутов. Приговор буду тебе читать.

Дутов хотел, но не мог кричать. У него пропал голос. Он даже был не в силах открыть искривленный судорогой рот.

А Махмут выхватил молниеносным движением откуда-то из-за пазухи листок и положил перед атаманом.

— Сам читай, ну! — принял он новое решение.

Атаман никак не мог отвести глаза от вороненого ствола. Ему казалось, что если он будет смотреть на него, наган не выстрелит.

— Читай!

Атаман вздрогнул.

— Читай!

«За кровь невинных жертв. За погубленных женщин, за детей…»

По лицу атамана скатывались капли пота и пятнали бумагу.

— Читай, — как будто это было самым нужным я главным сейчас, потребовал, повысив голос, Махмут.

«…Именем революции атаман царской… Дутов приговаривается к расстрелу. Приговор должен быть приведен в исполнение на месте… Председатель Джаркентского ревкома…»

«Как так на месте? А мой приказ о начале похода?» — силился понять что-то свое атаман. И не мог. Казалось, что все это только кошмарный сон. Надо встряхнуться, вскочить, и кошмар исчезнет. Нельзя же, чтобы в самый последний момент, когда должно начаться освобождение России… Когда впереди… Скоро…

Махмут смотрел на лысеющую макушку головы атамана, на его холеное лицо и чувствовал, как ненависть к этому зверю захлестывает до дрожи, до судорог в горле.

Шакал, для которого людские страдания и кровь никогда и ровно ничего не значили, читал сейчас приговор самому себе и трусливо трясся, вжимаясь в кресло, чтобы казаться меньше, незаметнее.