Опасность

От дальнейшего невольного вмешательства в личную жизнь визажиста меня спас звонок в дверь. Такса соскочила со своего пуфика и, радостно гавкая, кинулась в прихожую. Туда же зашлепал и хозяин квартиры, бормоча на ходу слова извинения. По дороге он зацепился рукавом за угол резного буфета, с трудом высвободился и добрался до дверей уже без приключений. Я проследил за ним взглядом, любопытствуя, не сама ли поэтесса Симочка пожаловала. Но, судя по возбужденным возгласам, это были наверняка клиентки — в количестве трех штук. И в возрасте от тридцати и выше.

— Борис Львович, Борис Львович! — защебетали они прямо с порога. — Мы знаем, что вы сегодня не принимаете, но тут такой случай…

Две дамы из трех были достаточно миловидными, зато третьей, самой шумной, не помогла бы и пластическая хирургия. Я догадался, что пора откланяться. С нулевым, заметьте, результатом. Если не считать своего минутного приобщения к тайнам визажизма.

Я просочился мимо дам к выходу и пальчиком поманил Бориса Львовича на лестничную площадку. Любознательная такса устремилась было за нами следом, но хозяин строго цыкнул на нее, и гладкая мордочка тянулась обратно за дверь.

— Простите за беспокойство, — сказал я.

— Какое уж там беспокойство, — Сокольский бросил взгляд на профессорскую табличку. — Надо бы, конечно, ее снять, но рука не поднимается. Дед ее собственноручно повесил, как только переехал сюда пять лет назад из большой квартиры на Тверской, тогда еще Горького. Там-то она смотрелась симпатичнее…

«Ага», — подумал я, радуясь собственной проницательности. Чуяло мое сердце, что золоченая табличка знавала лучшие времена.

Учтиво попрощавшись с хозяином и выслушав на прощание пожелание заходить, если мне, Лаптеву, понадобится его, Сокольского, профессиональная визажистская помощь, я пешком спустился вниз. Машина моя, припаркованная вблизи рынка, оказалась на месте и даже цела, не помята и не поцарапана. Вблизи нее, правда, вертелся лопоухий паренек в кожаной турецкой куртке, влюбленными глазами посматривая на фары моего «жигуля». В руке юноша баюкал нечто вроде портативной отвертки.

— Башку откручу, — грозно пообещал я, упреждая преступные намерения юного ворюги. Можно было бы, конечно, дождаться, пока он начнет делать свое черное дело, взять его с поличным, отвести в милицию и передать в руки коллег майора Окуня. Но сейчас у меня не было времени даже для того, чтобы просто накостылять наглецу по шее.

Паренек, признав во мне хозяина «тачки», разочарованно сплюнул и, бросив прощальный взгляд на фары, удалился, посвистывая. Забираясь в салон своего автомобиля, я с горечью подумал о нашей молодежи, за которой мы совершенно не следим. У нас в Управлении существует, конечно, пресловутый отдел «Ц», который, по идее, должен скрытно курировать молодежные объединения и даже внедрять туда свою агентуру. Однако в отделе этом работают, по преимуществу, бывшие сотрудники упраздненной «пятерки» и еще более бывшие комсомольские секретари. Попробуй-ка, внедри хоть одного из этих мордатых хоть куда-нибудь! Я хихикнул про себя, представив любого из «цэшников» в крутом рокерском прикиде. Картинка! Самая просторная кожаная куртка не вместит ни одного из этих пузанов. А платят «цэшникам», между прочим, поболее, чем нам. Вероятно, с целью сохранения опытных кадров. Вдруг однажды придется восстанавливать «пятерку»? Так специалисты — вот они, даже раздобрели на казенных харчах. Удобно. Вообще в нашем Управлении сидят на хорошей зарплате о-о-очень много предусмотрительных людей в разных званиях. Они все предусматривают да рассчитывают, потому-то для работы у них совсем не остается времени. И приходится вкалывать нам с Филиковым. Капитализм, разделение труда…