Опасность

– Сплошные друзья детства, – хмыкнула в трубку проницательная бабуля, – и у всех молодые голоса… Ладно, записывайте. Клингородок, это возле метро «Сокол»… Четвертый корпус, где сердечники. Палата тринадцать…

Все-таки число тринадцать – к несчастью. Судьба бедняги Потанина – яркое тому подтверждение. Да и тут – все наперекосяк. Друзья детства с молодыми голосами – это худшее, что я мог ожидать.

– А давно звонили эти… ну, другие друзья? – обеспокоенно спросил я. Если она скажет вчера, то пиши пропало.

– Минут тридцать назад, – объяснила старушенция. – Аккурат когда я на дежурство заступила… Даже нет, минут двадцать назад.

– И вы им сказали, где его искать? – допытывался я.

– А почему бы не сказать, – сухо ответила старушка из мавзолея. – Не государственная, чай, тайна. Да и человек повежливее вас… Спасибо да извините…

– Спасибо, – сказал я быстро. – Извините.

И, повесив трубку, кинулся к «жигуленку». Где располагался Клингородок, я хорошо знал, да и корпус сердечников был мне известен. Моя родная тетушка довольно часто здесь леживала и уверяла, будто обслуживание здесь – лучшее в Москве. Лучше даже, чем в Кремлевке.

Правда, в Кремлевке тетушке моей никогда лежать не доводилось.

Я повернул ключ зажигания. Вхолостую. Второй раз – то же самое. И третий. И десятый. Я не мог сказать, что для меня все это было неожиданностью. Аккумулятор меня предупреждал по-хорошему, а я плевал на предупреждение. Вот и доплевался. И именно тогда, когда каждая минута на счету. Пррроклятье! Да заводись ты!

Вхолостую. Вхолостую. Вхоло… Неужели схватился? Нет, показалось.

Оставалось одно дедовское средство. Я выскочил из машины и огляделся. В этот час прохожих тут было немного. Разве что парочка юнцов с интересом наблюдали за моей перекошенной физиономией.

– Эй, парни! – воскликнул я. – Помогите! Парни лениво прошлепали в мою сторону и остановились рядом с «жигуленком».

– Подтолкните машину, пожалуйста! Опаздываю, сил нет! Не заводится, проклятая. Выручите…

Юнцы рассматривали меня с неторопливым интересом. Каждому было лет по семнадцать. Ни один из них и не собирался меня выручать. Задаром.

– Поможем, – пообещал один из юнцов. – По пять долларов каждому.

Долларов у меня с собой не было.

– Может, рублями возьмете? – спросил я, делая в уме сложные пересчеты. Сколько же сейчас стоит один бакс? Вроде моих наличных должно хватить.

Второй из юнцов с презрительной гримаской назвал сумму в рублях. Я выхватил бумажник и немедленно одарил юнцов необходимой суммой. В бумажнике остались какие-то жалкие крохи. Только-только на бензин.

Юнцы небрежно приняли деньги, пересчитали, рассовали по карманам.

– Ну, давайте, братцы, – попросил я нетерпеливо. – Опаздываю!

Парни поглядели по сторонам, потом переглянулись.

– А мы передумали, – сообщил один.

– Машина твоя – тяжелая, – поддакнул другой. – Гони еще столько же, или мы пошли…

– Столько же у меня нет, – жалким голосом сказал я. – Ну, парни, имейте совесть, я ведь заплатил. – На самом деле все во мне кипело, но я еще давал шанс этим юным шакалам.

– Тогда мы пошли, – сказал первый из шакалов, и оба уже вознамерились удалиться. Их было двое, оба успели поднакачаться, я был один, а вокруг – ни души.

– Никуда вы не пойдете, – со злостью проговорил я. Со злостью, но тихо – так лучше доходит. – Видите, что у меня в руке? – Я уже держал «Макаров». – Видите, какое у меня плохое настроение?

Физиономия моя, как видно, ничего хорошего не предвещала. Юные шакалы оторопели. Лох оказался при оружии, и уже неизвестно было, чем все может кончиться.

– Мы пошутили, – заныл один. – Ну, че ты сразу?…

– А я не шучу, – я снял пистолет с предохранителя. Звук щелчка был слышен отменно. – Теперь слушайте. Сейчас я сяду за руль, а вы будете толкать сзади. Попытаетесь удрать – пуля догонит… Ну, пошли!

Юнцы снова переглянулись. Вокруг по-прежнему никого не было, и у меня вид был очень серьезный. А уж у моего пистолета – вид серьезней некуда. Сдавленно матерясь, они принялись толкать мой «жигуленок» и делали это до тех пор, пока мотор все-таки не завелся, а я не приказал:

– Хватит!

При звуках моей команды юнцы бегом бросились от моего «жигуля», но я тут же заорал:

– Стоять! Назад!

Малолетние шакалы нехотя вернулись.

– Деньги обратно! Живо!

Поглядывая на пистолет, оба юных кусочника безропотно вернули мне награбленное.

– А теперь – пошли вон. И помните… Продолжать я не стал, потому что мы все торопились: они – скрыться с моих глаз, а я – уехать в противоположном направлении. Надо было спешить. Молодые друзья детства пожилого маэстро Селиверстова не нравились мне все больше и больше. Гораздо больше, чем даже та молодежь, которую я только что отпустил. Выруливая на проспект Мира, я подумал: не умирает ли во мне Макаренко? Поворачивая на Сущевский, я все еще думал об этом, а на Ленинградском проспекте решил: это, в конце концов, – не самое главное. Главное – чтобы я сам в себе не умер. Перспектива пасть на боевом посту мне тоже была не по душе…

А потом я уже не думал ни о чем постороннем. Только об одном: четвертый корпус, тринадцатая палата. Вперед, Макс, вперед!