Опасность

Четвертый корпус был зданием одноэтажным и чертовски запутанным. Но я хорошо помнил местоположение десятой палаты, где обычно отлеживалась моя тетушка. Я помнил даже, по каким коридорам двигаться, чтобы на тебя обращали поменьше внимания, и где украсть белый халат, если своего не было.

Консерватизм – это прекрасно: халаты висели на прежнем месте.

Порядок – это просто замечательно: палата номер тринадцать обнаружилась две палаты спустя после десятой.

А заботливый врач – это вообще полный восторг: когда я влетел в палату к Селиверстову, некто в белом халате склонился над единственным в комнате больным. В руках эскулап держал шприц. Как видно, я попал в самый разгар медицинских процедур. Врач недовольно обернулся на мои шаги, и я уже собирался закрыть за собой дверь – дабы не мешать торжеству медицины, – как обратил внимание на одну маленькую странность.

Рот больного был заклеен лейкопластырем.

Рот. Заклеен. Лейкопластырем.

У меня оказалось чуточку больше времени, чем у другого самозванца в белом халате. Потому что у него рука была занята шприцем с какой-то дрянью, а у меня – свободна.

– На месте! – крикнул я, оказавшись проворнее. Но болван не захотел на месте. Он вообразил, что я не попаду в него из «Макарова». Я же намеревался выстрелить ему в руку и действительно промахнулся. Практики у меня мало: стрелять по людям, даже самым плохим, на моей службе приходится все-таки не каждый день. Вот я и промазал.

Угодил ему прямо в грудь. Белый халат немедленно набух красным. На кафельный пол со звоном брякнулся пистолет – такой же «Макаров», как и мой. Шприц упал на одеяло, но, к счастью, не иглою вниз.

Я подбежал к постели больного. Селиверстов уже слабо пытался освободить руки и отклеить пластырь. Похоже, он едва не задыхался.

Я отодрал пластырь одним рывком: болезненно, но быстро.

– Вы в порядке?

Селиверстов меня узнал и кивнул. В глазах его я прочел что-то вроде облегчения, однако мне некогда было разбираться в нюансах. Молодые друзья, как правило, в одиночку не ходят. Надо было удирать.

– Идти можете? Если нет, я вас понесу…

– Смогу… – слабым голосом проговорил Селиверстов. – Я уже немного оклемался… после вчерашнего приступа… – Мавзолейный специалист осторожно привстал с постели, сделал несколько шагов. Я нетерпеливо поглядывал по сторонам, но все было тихо.

Еще минуты полторы.

Второй молодой друг встретился нам неподалеку от дверей палаты номер восемь: там на стене располагался телефон-автомат, и еще один самозванец-белохалатник, очевидно, намеревался звонить и сообщать кому-то, что, все в порядке. Интересно, как мы с ним разминулись?

Думаю, тот же самый вопрос измучил молодого друга, пока он нашаривал оружие. Я оставил его с простреленным плечом мучиться уже над другими проблемами и усадил, наконец, старика Селиверстова в свой «жигуль». Мотор я предусмотрительно не выключал и поэтому сразу газанул. Вблизи ворот Клингородка кто-то еще пытался нас остановить – еще один белый халат. Был ли это тоже один из добрых людей или просто поборник ограничения скорости легкового транспорта – выяснить не удалось. Омерзительно бибикая, я направил свой «жигуль» прямо на него, и тот счел необходимым отскочить в сторону.

Больше нас никто не преследовал. Селиверстов, сжавшись на переднем сиденье, тяжело дышал и смотрел куда угодно, но только не на меня.

– Константин Петрович, – сказал ему я. – Если бы вы мне не соврали, многих неприятностей удалось бы избежать.

– Это было не вранье, – прошелестел мавзолейщик.

– Ну да, – желчно перебил я. – Военная хитрость…

– А почему, интересно, я должен был вам тогда доверять? – с тихим вызовом осведомился Селиверстов. Впрочем, в лицо мне он по-прежнему предпочитал не смотреть. – Вы явились ко мне вместе с каким-то милицейским дебилом… Почем я знал, что вы с ним – тоже не их тех, кто охотится за Валькой?

– И вы отправили меня в Саратов… – Я сделал несколько глубоких вдохов и выдохов. – Просто гениально.

Селиверстов промолчал. Мне стало немного досадно за свой резкий тон. В конце концов он спасал своего родственника… Как там называется муж двоюродной сестры? Шурин? Деверь?

– Ладно, – проговорил я устало. – Кто старое помянет… Но теперь-то вы мне можете все рассказать? Без ваших военных хитростей, а?

РЕТРОСПЕКТИВА-11 21 декабря 1986 года Москва