Опасность

– Я все сделал правильно… правильно… – тоненько ныл несчастный Партизан. – Не было никакой ошибки…

– Не было, – не стал спорить я. – Кроме одной.

– Какой?! – Юлий отчаянно дернул меня за рукав. В наручниках делать это было неудобно, и я легко высвободился.

– Вы забыли про шестьдесят первый год… Тогда Никита Сергеевич очень воевал с культом и клялся в любви к ленинским нормам…

– При чем тут год?! – отчаянно взвизгнул Маковкин. – При чем тут Хрущев?! Ведь Кукурузник точно не нашел ее.

Я испытал сильное и острое желание оставить все его вопросы без ответа. Пусть бы помучился. Это отравило бы ему остаток его дней.

– При чем?! – не отставал Маковкин. Он был убийцей, психопатом, террористом… но он все-таки был моим напарником и спасал меня. Следовало быть благодарным, и я объяснил.

Юлия Маковкина подвела торопливость. До сих пор он продумывал все мелочи, но в последний момент пошел ва-банк, не выяснив одной существенной детали. Той самой, которую Лебедев узнал в свое время от своего родственника, Константина Селиверстова. Той, что позволяла ему молчать многие годы, не опасаясь случайной катастрофы.

Хрущев любил Владимира Ильича в три раза больше, чем Сталин. И делал все, чтобы доказать эти чувства.

Бомба в мавзолее по-прежнему была. И ее действительно должен был приводить в действие аварийный генератор. И двадцать девять умельцев были уничтожены в один день – из-за того, что знали эту тайну.

Но в шестьдесят первом году, сразу после выноса Сталина из мавзолея, в усыпальнице Ильича был сделан ремонт и обновлено оборудование. Из Германии прибыл контейнер с тремя новенькими аварийными генераторами, которые и были размещены в генераторном зале.

Инженеры не стали трогать старый, громоздкий и, видимо, ненадежный генератор, оставшийся здесь со сталинских времен. Просто отключили его. Табличку с черепом и словом «Опасно» хотели даже снять, но она была приклепана на совесть, и ее оставили. Пусть ржавеет.

ВМЕСТО ЭПИЛОГА 20 сентября 1993 года Москва

Генерал Голубев был сама любезность.

– А, Макс, заходи, – улыбаясь, проговорил он. – Как отдохнул?

– Ничего, – сдержанно ответил Лаптев. – Нормально…

– Наши ребята все тебе прямо иззавидовались, – доверительно продолжал генерал. – Они в Москве куковали, в кабинетах, а ты все лето плюс бархатный сезон…

– Я в отпуск не просился, – заметил Лаптев. Так, между прочим.

Генерал замахал руками:

– Помню, помню я! Но пойми: так было лучше для всех, в том числе и для тебя самого. Ты в отпуске – с тебя и спроса нет… В Крыму был, я слышал?

– В Севастополе, – подтвердил Лаптев. – У новых родственников по линии супруги. Голубев не без зависти спросил:

– Загорал, купался? Эх, мне бы в Крым…

– Погода была не очень хорошая, – сказал Лаптев, не желая расстраивать начальство по пустякам. – Сплошные дожди. А в солнечные дни – вкалывал у Ленкиных родителей на плантации…

– Куркули? – живо осведомился генерал. – Кулаки-мироеды?

– Во-во, – признался Лаптев. – Те еще эксплуататоры. Так что отдохну уж в Москве. В кабинете.

– Ну, и отлично, – кивнул Голубев. – Рад, что ты в форме. У нас тут в столице много интересных новостей. Может быть, слышал?

– Кое-что, – осторожно произнес Лаптев. – То, что в газетах было… Например, что генерала Кондратова из МУРа убирают…

– Туда ему и дорога, – равнодушно сказал Голубев. – Сам виноват, распустил уличную преступность… И пресса тут, конечно, помогла. «Листок» этот крикливый все лето капал на мозги президенту: отомстите за Машу, отомстите… Вот и отомстили.

– Погодите, – с недоумением проговорил Лаптев. – Но Кондратов-то здесь при чем? Он же оргпреступностью занимался?

Генерал пожал плечами:

– Начальник всегда виноват. Прохлопал у себя под носом этого Маковкина – значит, отвечай. Кстати, ты про приговор читал?

– Читал, – мрачно ответил Лаптев. – И суд этот, и приговор – просто маразм. Он ведь больной, Юлий, я же еще тогда написал в рапорте! Его не судить, его лечить надо было… Так нет – закрытый процесс и исключительная мера наказания…

Генерал поморщился:

– Знаю, Макс. Все понимаю. Только пойми и ты: политически было очень важно, чтобы такой опасный террорист получил по заслугам. В назидание, так сказать, другим. Народ наш любит, понимаешь, чтобы наказание было неотвратимо…

– Народ? – хмуро переспросил Лаптев. – Ладно, допустим. Но ведь ему навесили еще и не меньше десятка ЧУЖИХ терактов! Уж я-то знаю, где в Москве взрывал Партизан, а где – кто-то другой…

Генерал участливо поглядел на Лаптева:

– Эх, Макс! Ты, как младенец, ей-богу. Как будто вчера родился. Есть статистика, а у нее – свои законы. Ты ведь не будешь спорить, что Ионесян, Джек-Чикатило, Рома Воронежец и прочие потрошители получили то, что заслужили? И правильно. А сколько чужих покойников на них списали, как ты думаешь? Так-то.

– Гнусно все это, – заметил Лаптев.

– Такова жизнь, – подтвердил Голубев, – гнусная.

Нормальная, в общем, жизнь… Все, о мертвых мы с тобой поговорили. Давай-ка о живых. Про Лебедева твоего могу рассказать, если хочешь.

– Хочу.