Опасность на каждом шагу

Со слезами на глазах Стив Беплар протянул руку и выдернул шнур из розетки в желтой кафельной стене, прервав завывание аппарата.

— Мне очень жаль, сэр. Ее больше нет.

3

Бледный светловолосый охотник за автографами из «Арены» велел черномазому таксисту остановиться на Девятой авеню, за квартал до больницы Святого Винсента. Он просунул десятку в щель замызганной перегородки и локтем поддел внутреннюю ручку двери, чтобы не касаться ее руками. Да, не зря его прозвали Чистоплюем.

Когда он дошел до угла, рядом с ним с визгом затормозил фургон новостной передачи Двенадцатого канала. Мужчина резко остановился, увидев полицейских, сдерживавших толпу репортеров и операторов у входа в реанимационное отделение.

Нет, не может быть, подумал он. Неужели игра уже закончилась?

Переходя Пятьдесят вторую улицу, он заметил медсестру, в смятении пробиравшуюся сквозь толпу.

— Мисс! — обратился он к ней. — Подскажите, это сюда привезли первую леди Кэролайн?

Полная латиноамериканка кивнула и внезапно горестно застонала. Слезы полились у нее из глаз. Женщина прикрыла рот дрожащей рукой.

— Она только что умерла, — сказала медсестра. — Кэролайн Хопкинс умерла.

На мгновение у Чистоплюя голова пошла кругом. Как будто из него вышибли дух. Он часто заморгал и встряхнулся, ошарашенный и приятно взволнованный.

— Не может быть, — сказал он. — Вы уверены?

Расстроенная женщина всхлипнула и порывисто обняла его.

— Ay, Dios mi'o![1] Она была святая! Столько сделала для бедных и больных СПИДом! Однажды она приехала в Бронкс на встречу с участниками программы моей матери, и все мы пожали ей руку, как самой английской королеве! Из-за ее кампании «Сервис Америка» я стала медиком. Как такая женщина могла умереть?!

— Одному Господу известно, — мягко сказал Чистоплюй. — Но ведь она теперь в Его руках, верно?

Он почти увидел миллиарды микробов, окружавших эту женщину, и вздрогнул, подумав о неописуемой грязи, в которой проходит каждый никчемный день нью-йоркского медика. Если подумать, каждый работник больницы — настоящий рассадник заразы!

— Господи, что же это я? — спохватилась женщина, отпуская его. — Такая ужасная новость. Шок. Наверное, у меня помутился рассудок. Я же хотела пойти купить свечи или цветы, что-то такое… нет, не могу поверить. Я просто… кстати, меня зовут Йоланда.

— Йоланда? Ага. Я, э-э, пойду, — ответил Чистоплюй, деликатно обошел ее и продолжил путь.

Перейдя на восточную сторону Девятой авеню, он достал мобильный телефон. На другом конце провода, в «Арене», звенела посуда, по-французски перекликались повара.

— Готово, Хулио, — сказал он. — Она мертва. Делай ноги. Ты убил Кэролайн Хопкинс. Поздравляю.

Он почти покачал головой, удивляясь собственному везению, но потом передумал. Ни о каком везении не могло быть и речи.

Три года планирования, тоскливо думал он, заворачивая за угол Сорок девятой улицы и направляясь на восток. А теперь у них всего три дня, чтобы закончить все остальное.

Через несколько минут он уже ехал по Восьмой на север в другом такси. Обтерев ладони и лицо спиртовыми салфетками, он разгладил лацканы и сложил руки на коленях. Такси везло его мимо ярких огней, унося прочь из заскорузлого от грязи города.

«Ты не поверишь, малышка Йоланда, — подумал Чистоплюй, когда машина свернула с Коламбес на Бродвей, — но смерть первой леди Кэролайн — это только начало!»

Часть первая Великолепная десятка

1

Вот что я вам скажу: даже на бездушных улицах Нью-Йорка, где человеческое внимание встречается реже, чем такси в дождь, в то хмурое, серое декабрьское утро на нас все оглядывались.

Если что-то и способно затронуть стальные душевные струны обитателей Большого Яблока, то, думаю, это вид клана Беннеттов на марше. Вот они все, одеты в лучшие воскресные наряды и вышагивают за мной гуськом: Крисси три года, Шоне — четыре, Тренту — пять, близняшкам Фионе и Бриджит — семь, Эдди — восемь, Рикки — девять, Джейн — десять, Брайану — одиннадцать и Хулии — двенадцать.

Мне кажется, это особое благословение — знать, что молоко человеческой доброты еще не совсем иссякло в нашем измученном и очерствевшем метрополисе.

Но в то утро я не обращал внимания на ласковые кивки и теплые улыбки, которыми одаривали нас прохожие на Маккларен — живчик Ямми, строитель, продавец хот-догов — от выхода из метро рядом с «Блумингдейлом» до Первой авеню.

Мне надо было о многом подумать.

Единственным жителем Нью-Йорка, который не испытывал ни малейшего желания потрепать малышей за щечку, оказался старик в больничном халате, прикрывший рукой сигарету и откативший в сторону подставку с капельницей, чтобы пропустить нас к нашей цели — главному входу в крыло для неизлечимо больных онкологического центра Нью-Йоркской больницы.

Видимо, ему тоже было о чем подумать.