— Не предавайся слишком мрачным мыслям, — ласково продолжат Густав, — тебе здесь кажется хуже, чем это есть в действительности. Как придет лето, и в Тромзое созревает ячмень, в садах цветут цветы, а фиельды на целые мили кругом покрываются клюквою, как пурпуром. Тебе надо познакомиться со страною, где ты будешь жить, и научиться любить ее. Я бы не променял ее ни на какую другую страну в мире, потому что нет ничего на земле лучшего и более прекрасного.
Он еще не кончил, как вдруг из густых облаков победоносно выступило блестящее солнце и, как бы по мановению волшебства, сразу осветило бесчисленные скалы, бухты, утесы и острова. Вест-фиорд открылся перед изумленным взором датчанина, земля и море расстилались во всем их величии и красоте. С одной стороны лежали берега Норвегии с их скалами, увенчанными снегом; к ним прислонился Зальтен с игольчатыми скалами, гладкие вершины которых неприступно смотрятся в небо со своими глетчерами, оврагами и пропастями, потонувшими во мраке. По другую сторону, на расстоянии шести миль, занимаемых Вест-фиордом, терялась далеко в море цепь островов, как гранитная стена, о которую уже многие тысячелетия разбиваются ужасные волны океана. Бесчисленные отвесные скалы, черные, обветрившиеся, разрозненные, возвышались над кучею островов; длинное покрывало облаков окутывало их смелые вершины, а из блестящих снежных равнин, как чудные голубые очи, гляделись гекули в пенящиеся воды фиорда.
— Видишь теперь, как это прекрасно! — воскликнул Густав с радостною гордостью. — Это Лофодены! На двадцать миль кругом можешь ты обозревать и землю, и море! Смотри, какими серебряными столбами всползает прилив на утесы; взгляни теперь на этот громадный пояс из скал, которые еще никто не мерял, на которых не может удержаться ни одна человеческая нога, куда взлетают только орел, да морской ворон, да ястреб с чайкою. А на верху небо так сине и спокойно, воздух свеж, резок и возбуждает силы. Разве здесь не прекрасно, разве не величественно и не неизмеримо?
— Да, это прекрасно, это беспредельно прекрасно! — сказал Генрих Стуре, увлекшись чудным величием северной природы.
— Взгляни теперь туда, на множество черных точек на волнах, — продолжал Густав. — Это лодки рыбаков. Три тысячи лодок с двадцатью тысячами храбрых мужей, а в бухте Вагое ты уже можешь различить вымпелы и мачты яхт, принадлежащих купцам. Там мы найдем моего отца, он распоряжается двадцатью лодками. Он тебе, наверное, понравится и охотно поможет, насколько это будет в его силах.
— Как тебе известно, у меня к нему письмо от трондгеймского губернатора, генерала Мюнтера, — сказал Стуре.
— Э, что там! Ты для нас хорош и сам по себе, — возразил Густав, — в Лингенфиорде, где мы живем, мало значат письма твоего генерала. Мне в тебе то нравится, Генрих, что ты умеешь хорошее слово сказать, что рука твоя всегда готова помочь в беде, вот это у нас любят, за это я и хочу быть твоим другом.
Он снял руку с руля, протянул ее Генриху и сильно пожал ему правую руку; тог ответил также не менее сильным рукопожатием.
Стуре чувствовал себя одиноким в этой новой среде, и грубая сердечность его нового друга была ему гораздо более по душе, чем вежливые речи участия, которые ему прежде так часто приходилось выслушивать.
В то время, когда друзья мирно разговаривали, яхта поспешно продолжала свой путь и быстро приближалась к рыбачьим стоянкам на другом берегу фиорда. Маленькие черные точки, плававшие в воде, мало-помалу увеличивались и оказались, наконец, большими шестивесельными лодками, в которых кипела хлопотливая деятельность. Над шумными волнами перекатывался тысячеголосый оклик, сети и удочки беспрестанно то поднимались, то погружались в воду; лодки с быстротою молнии спешили к берегу и снова возвращались в море; все это соединялось в такую разнообразную картину, что не могло не произвести впечатления на чужестранца: он почувствовал мало-помалу непреодолимое желание тоже окунуться в этот пестрый водоворот. Горячий интерес к делу, возбужденный в нем кипучею деятельностью, заставил его забыть о холодных ветрах, разгуливающих по морю, несмотря на солнечные лучи, о диких ледяных вьюгах, которые здесь в полярном поясе могут явиться в несколько минут и уничтожить людей вместе с их лодками. Ему представлялось на первый раз только веселое зрелище: рыболовы, развевавшиеся пестрые флаги, дома и хижины, увешанные вымпелами… Как истый рыболов-северянин, с криком присоединился он к общему веселью, когда увидел поднятую сеть с извивающейся в каждой петле трескою.
Он подбросил свою шапку, как и все рыбаки, когда их яхта с надписью: «Прекрасная Ильда из Эренеса» появилась между сотней рыбачьих лодок, которые ее радостно приветствовали; она обогнула утесы, направилась к гавани и там бросила якорь между множеством других больших и маленьких яхт, бригов и шхун.
У Густава теперь оказались полные руки дел, так что пассажир его надолго был предоставлен самому себе; он воспользовался этой свободой и пробрался на заднюю часть судна, откуда мог наблюдать за рыбною ловлею во всех ее подробностях.