Опасности путешествий во времени

– А разве сначала спикером не назначали кого-то другого?

– Серьезно? А кого?

– Ну, ту девчонку… как там ее…

– Девчонку? Ничего не путаешь?

– Да нет. Такая шатенка – кажется…

– Точно! Теперь припоминаю…

– Ее арестовали за измену. Пропала с концами.

– Пропала? Куда?

– Просто пропала.

Он

Здесь, в царстве щемящего, беспросветного одиночества, я влюбилась.

Он не был первым, кто отнесся ко мне тепло. Или покровительственно. Или с любопытством.

Нет, он первым догадался. Сразу понял, кто я и что.

Помню, как подумала: отныне нас двое. Он и Мэри-Эллен.

Вулфман

– Энрайт Мэри-Эллен. – Я сжалась под пытливым, суровым взглядом и глубоко вонзила ногти в ладонь.

Преподаватель раздавал результаты промежуточного экзамена. Игравшая на губах улыбка не затрагивала глаза, они скользили по безликой, разобщенной толпе студентов – оценивая, прикидывая.

Может, мы подопытные? Вулфман был психологом-исследователем и занимал должность доцента на кафедре.

Спустя несколько недель учебы он знал многих моих сокурсников по именам, однако ко мне обратился впервые.

Я неуверенно встала, чтобы взять синенькую экзаменационную книжечку. Раньше Вулфман не обращал на меня внимания. На еженедельных срезовых проверках я не поднимала руку, чтобы ответить на вопрос или задать свой, как это делали другие, более напористые студенты. Однако сейчас педагог в упор смотрел на серую мышку Мэри-Эллен Энрайт.

– Мисс Энрайт, отличная работа. Читали Скиннера в дополнение к учебнику?

– Д-да.

Он разглядывал меня буквально на секунду дольше положенного.

Вулфман славился на весь факультет своей бесцеремонностью, оптимизмом и острым умом – лезвие ножа, заточенное как бритва. Но сейчас саркастическая улыбка сменилась искренним удивлением. Казалось, психолог хотел продолжить беседу, но передумал и, быстро отвернувшись, назвал очередное имя.

Шатаясь от внезапной слабости, я поплелась обратно за парту, боясь открыть синюю книжечку.

Он знает? Но откуда?

Как ему удалось меня раскусить?

Или он тоже изгнанник?

Остаток часа провела словно в анабиозе: машинально конспектировала, не глядя на преподавателя, – тот присел на краешек учительского стола. Впрочем, Вулфман вообще не смотрел в мою сторону. Сквозь шум в ушах до меня слабо доносился его голос, повествующий о каком-то принципе психологии. Едва прозвенел звонок, студенты ринулись из класса, а я так и осталась сидеть, не в силах двинуться с места. Когда наконец отважилась поднять глаза, Айра Вулфман исчез.

Убедилась, что поблизости никого, и с трепетом открыла синюю книжечку. Яркими алыми чернилами горел итоговый балл – 99 %.

Чуть ниже шла ехидная приписка: «Никто не идеален».

СИнд не вправе представляться иным именем, кроме установленного для него/нее ДКНБНИ.

СИнд находится под непрерывным контролем.

Душа в Изгнании. Я не сомневалась, что встретила родственную душу.

Студентам из группы Вулфмана завидовали (с Вулфманом не соскучишься) и сочувствовали (с Вулфманом не расслабишься) одновременно. Талантливый и строгий, коренным обитателям Среднего Запада он казался чужаком, а то и вовсе иностранцем.

Разговаривал Вулфман на порядок быстрее и темпераментнее, нежели другие виденные мною взрослые в Зоне 9. Густые темные волосы топорщились непокорными завитками, навевая ассоциации с совиными перьями. На ум сразу приходил великолепный образчик филина из музея естественной истории. Хотя Вулфман всегда был чисто выбрит, на скулах, подбородке и шее заметно проступала щетина. На занятия он надевал спортивный пиджак, черные брюки и белую или светло-голубую рубашку. Чаще всего с галстуком. Темные глаза цвета мокрого грифеля глядели насмешливо и тревожно. Временами чудилось, будто мысли психолога – глубинные, потаенные мысли – витают где-то очень далеко.

Я здесь, но одновременно меня нет. Вы понятия не имеете, кто я.

Вулфман забрасывал вопросами, как иные швыряют горсть мелочи беспризорным, – одни студенты реагировали молниеносно, другие испуганно сжимались, опасаясь подвоха. Третьи смущались, путались. Несмотря на искреннюю, располагающую улыбку, с Айрой Вулфманом приходилось держать ухо востро.

В группе набралось двадцать пять студентов, из них только три девушки. Я редко отваживалась отвечать на вопросы преподавателя – боялась стать жертвой его острого, как бритва, сарказма.