Опасные игры

– Это любопытно, – произнесла она, когда Олимпия замолчала. Аликс чувствовала себя неловко. Жена покойного сенатора позвонила ей лично и сразу перешла к делу. По сути, книга миссис Фостер не слишком интересовала Аликс, но впервые за долгое время она не могла найти нужных слов, чтобы направить беседу в правильное русло. – Может, мы встретимся и пообщаемся? – предложила она почтительным тоном. Говорить о том, что речь пойдет о Тони Кларке, было рано.

Ей требовалась личная встреча. Попасть в дом Олимпии, в это святилище, где поклонялись Биллу Фостеру даже после смерти… Сенатор погиб смертью мученика, что превратило его в политическую икону. Вдова стала символом идеальной жены, даже после его смерти хранящей верность супругу. Для Олимпии Фостер покойный муж стал практически культом.

– С радостью встречусь с вами, – сразу согласилась миссис Фостер. – Я всегда восхищалась вашими репортажами. Вы работаете в опаснейших местах, доносите до людей самую суть событий. Вы очень смелая женщина.

– Благодарю, – промолвила Аликс.

Похвала Олимпии Фостер, которая была старше ее на восемь лет и служила символом благочестия, дорогого стоила.

Через два дня Дженнифер открыла перед Аликс дверь загородного дома. Взгляд у нее был строгий.

Аликс заранее выбрала серую юбку, джемпер и туфли на высоких каблуках, длинные светлые волосы стянула в аккуратный «хвост». Образ был элегантным и сдержанным. Она улыбнулась Дженнифер, однако та на улыбку не ответила. Было ясно, что помощница Олимпии не одобряет ее визита. Что ж, решение принимала не она.

Аликс проводили в небольшую гостиную, обставленную антикварной английской мебелью, и попросили подождать. Через несколько минут Дженнифер вернулась и пригласила ее следовать за ней. Это было сказано таким торжественным тоном, словно Аликс предстояло попасть в святую святых.

В доме было тихо. Сенатор Фостер жил в Чикаго и Вашингтоне, хотя родился в Иллинойсе. В Нью-Йорк вдова переехала после его смерти. Тут Олимпия жила шесть лет, однако дом смотрелся так, словно принадлежал ей десятилетиями.

В кабинете все, так или иначе, было связано с Биллом. В шкафах стояли книги, которые он когда-то читал, всюду были развешаны или расставлены его фотографии, над камином висел огромный портрет. Даже стол, похоже, был тем самым, за которым Фостер когда-то работал в Вашингтоне. Казалось, даже спустя шесть лет дух Билла витает в этой комнате.

Олимпия поднялась из-за стола, за которым работала, и с улыбкой подошла к Аликс. Она выглядела одновременно дружелюбной и застенчивой. Женщины пожали друг другу руки. Олимпия жестом указала на удобное кресло напротив своего. Билл Фостер с портрета отечески взирал на гостью.

Аликс села. На фотографиях всюду был сенатор, обнимавший супругу и детей, выступавший в сенате, пожимавший руки политикам и бизнесменам. На столе, на витой подставке, стояла книга Олимпии. С обложки также смотрел Билл Фостер. Здесь было уютно, но весьма странно: словно Аликс попала в библиотеку старинных изданий, прекрасную и в то же время эфемерную. Олимпия, устроившаяся в кресле напротив, тоже казалась нереальной. Было в ней что-то… уязвимое.

От кофе или чая Аликс отказалась, и через минуту Дженнифер с суровым выражением лица неохотно вышла из кабинета. Аликс и вдова сенатора остались вдвоем.

Олимпия исподтишка изучала журналистку. Она так часто видела ее по телевидению, что у нее складывалось ложное впечатление, будто они давно знакомы. Олимпия заговорила первой о каких-то пустяках. Вскоре женщины уже беседовали о сенаторе, обсудили портрет над камином. Аликс восхитилась его сходством с оригиналом, вдова смущенно покраснела. Судя по дате внизу портрета, он был написан уже после смерти Билла. Видимо, безутешная миссис Фостер заказала картину по фотографии.

Теперь Аликс понимала, почему несколько лет Олимпия оставалась вне поля зрения СМИ. Она была погружена в воспоминания и жила прошлым, продолжала оплакивать погибшего мужа так, будто он умер вчера. Глаза были грустными и серьезными, даже когда Олимпия улыбалась. В них словно застыло отражение давней потери. За шесть лет Олимпия немного состарилась, но ее красота почти не поблекла. В сорок семь она выглядела моложе своего возраста. Пожалуй, ей можно было бы дать даже не сорок, а тридцать пять, если бы не два озера боли в ее прекрасных глазах. Олимпия была в простой черной юбке и черной блузке. Даже колготки были черными.

Постепенно, шаг за шагом, Аликс стала приближаться к теме, которая привела ее к миссис Фостер. Конечно, она делала вид, будто заинтересована в новой книге Олимпии, и, как ни странно, чувствовала себя лгуньей. И все же дело – прежде всего.

– Вице-президент и ваш муж были весьма близки, – бросила она вскользь, кивнув на один из снимков.

– Да, были, – кивнула Олимпия. Ее синие глаза смотрели безмятежно. У нее были темные волосы и белая, словно фарфоровая, кожа, безупречно чистая, почти прозрачная. Она выглядела так, будто годами не выходила из дома и не видела солнечного света.

Аликс молчала.