Опасные пути

Маркиза Монтеспан сделалась с некоторых пор идолом всех тех, кто искал мест и повышений. На нее всегда были обращены внимательные взоры, а последние месяцы обожание к ней сделалось всеобщим. Почему же? Только потому, что маркиза переменила манеру одеваться. С некоторых пор она стала появляться в необыкновенно широких юбках, а вместо лифа носила камзол, подобный тем, какие носили кавалеры при Людовике XIII; этот камзол не сходился впереди, застегиваясь только золотыми или шелковыми аграфами, а из-под него падала широкая, кружевная рубашка, богатыми складками ложившаяся вокруг талии. Этот костюм был очарователен, и можно было думать, что маркиза выбрала его за его грациозную красоту; но некоторые смелые придворные проныры скоро разузнали, что под этим деликатного свойства костюмом, тайна, которая неминуемо должна была дать молодой маркизе известную власть над королем. С этой минуты молодую женщину осаждали всевозможные честолюбцы и искатели приключений.

Когда важная новость о беременности Монтеспан достигла до ушей королевы, она упала в обморок.

— Да будет воля Божия! — со вздохом сказала она, с трудом оправившись от потрясения, а после того приказала позвать маркизу и объявить ей, что с этого дня она получает право посещать ее, королеву, без приглашения и садиться в ее присутствии.

Итак, маркиза Монтеспан приблизилась еще на один шаг к своей цели, сделала еще один шаг на своем опасном пути, между тем как Мария де Бренвилье быстро стремилась к мрачной пропасти, уже готовой поглотить ее.

Молодая королева ответила на печальную для нее новость глубокой покорностью; маркиза Монтеспан схватила милостиво протянутую ей руку, поцеловала ее, — и крепче утвердилась на своей позиции. Ее головку наполняли обширные планы: она услышала, что дофин — наследник престола — не долговечен.

Только одно препятствие стояло на ее пути — ее муж, Анри де Монтеспан. Он уже давно удалился от двора; его письма становились все строже, и в них проглядывало раздражение. Маркиза даже решилась показать некоторые из них королю, но тот только улыбнулся и ответил:

— Я — король!

Женщина, стоявшая в близких отношениях к могущественнейшему из властителей Европы, красавица, очаровательные качества которой делали простительными и несправедливость, и произвол, — могла отважиться осаждать короля просьбами или увещеваниями. Поэтому и в описываемый нами тревожный день в Версале Атенаиса сказала Людовику:

— Государь, оставьте эти мрачные мысли, иначе нам придется подумать, что Вы презираете всех нас.

Король бросил на маркизу нежный взгляд.

— О, не думайте, что отвратительные поступки одних заставят меня забыть благородство других. Известно ли Вам, о чем я узнал, господа? — обратился он к присутствовавшим, — известны ли Вам открытия, сделанные ла Рейни и Паллюо? Вот здесь, в этих бумагах, скрыты ужасные вещи, а у меня, короля, связаны руки, и я не могу отомстить за злодейства так, как считал бы необходимым. Если бы я был только судьей, а не королем и первым рыцарем Франции, — приказы об арестах посыпались бы дождем, и Бастилия скрыла бы в своих стенах многих из тех людей, которые еще сегодня гордо разъезжают по Парижу в раззолоченых каретах.

— О, государь! Возможно ли это? — в ужасе воскликнула герцогиня Орлеанская.

— Эти слова я всегда говорил Паллюо в ответ на его подозрения, милая Генриетта. Сегодня я увидел, что даже Людовик Четырнадцатый может ошибиться, если воображает, что знает своих подданных. Я считал, что подобная зараза невозможна у меня, во Франции.

— Государь, — сказала маркиза, — я когда-то знала маркизу Бренвилье; она с самой ранней молодости была игрушкой своих страстей. Я ни минуты не сомневаюсь в том, что эта ужасная женщина одна виновата во всем; через нее проникло зло в наш добрый, старый Париж; она с адской проницательностью сумела найти себе помощников. Если маркиза не появится больше в нашем обществе, мы избавимся от этих ужасов.

— Не появится в нашем обществе?! — воскликнул король. — Вы судите чересчур снисходительно! В этот момент маркиза Бренвилье, может быть, уже находится в руках человека, который придаст ее палачу.

— Как, государь? — воскликнула испуганная Атенаиса. — Вы хотите, чтобы Бренвилье…

— Судили, — с ледяным спокойствием докончил Людовик.

— Даму из такого старинного рода! Дочь д‘Обрэ?

— Которого она сама убила, если не лгут все улики. Людское правосудие должно получить свою жертву… Остальных пусть судит Бог, — тихо прибавил король, а затем громко продолжал: — но Вы ошибаетесь, если думаете, что маркиза является причиной отвратительной язвы, которая, подобно нравственной чуме, заражает чувства и толкает на страшные преступления. Один из преступников, некий Лашоссе, сделал очень странные признания: он уверяет, что первоисточником всего зла является итальянец Экзили, бывший врач покойной королевы, моей матери, находящийся теперь в Бастилии. По словам Лашоссе, этот отравитель узнал самые страшные тайны из одной таинственной и проклятой книги, написанной тысячи лет тому назад. Итальянца схватили, и книга была найдена в его вещах.